Посмотреть и уничтожить: вандализм в художественных музеях

Побежденные. Панихида

Годы создания: 1877-1878,

Холст, масло,

Оригинальный размер: 180х300 см

Василий Васильевич Верещагин — выдающийся русский живописец и литератор, один из наиболее известных художников-баталистов.

Описание картины Василия Верещагина «Побежденные. Панихида»

Картина Верещагина «Побежденные. Панихида», это реквием по погибшим на Балканах русским солдатам. Во время штурма города Плевна, погибли тысячи людей, потери армии были несоизмеримы.

Верещагин писал свою картину вопреки сложившимся стереотипам об армии. Было очень модно в то время показывать, помпезную сторону армейской службы. А поскольку Верещагин был действующим военным, принимал непосредственное участие в боевых действия, он и отражал на своих полотнах реальные события.

Хотя Верещагина критиковали за его вольные работы, это полотно на удивление приняли благосклонно. От полотна просто исходит чувство тоски и скорби по погибшим.

На полотне изображены только два живых человека, а все остальное место на картине занимает поле, на котором огромное число погибших воинов, их тела немного присыпаны травой.

Кажется, даже небо плачет, не в силах смириться с такой утратой.

На первом плане картины с непокрытой головой командир, который остался верен своим солдатам, отдавая им последнюю честь, своим скорбным молчанием, и священник, отпевающий воинов. Всю безысходность ситуации художник выразил в сдержанных тонах, сочетая бежевый и светло-голубой цвет и оттенки коричневого.

Огромное количество жертв вызывает чувство жалости, но в тоже время не понимаешь, как такое вообще могло случиться. Почему одни люди убивают других, ведь никакие идеи не стоят человеческих жизней. Верещагин пытался своими работами достучаться до современников, да и потомков.

Война, это смерть разруха, потеря близких. Основную тяжесть войны несет армия, основные потери, это солдаты, а не генералы. Верещагин, боевой русский офицер, этой картиной высказал свою гражданскую позицию, война не только в маршах и парадах, но и в огромных человеческих жертвах.

До Верещагина в искусстве война демонстрировалась исключительно с ее «парадной» стороны.

Выполнялись портреты героев, показывались масштабные картины победных операций, словом, всячески восхвалялись ее достижения. Великий мастер батальных сцен сумел показать нам войну с другой стороны.

Это горе, беда, разруха и массовые человеческие жертвы — множество загубленных жизней, которые безжалостно поглотила военная машина.

О картине:

«Побежденные. Панихида» относится к балканской серии работ художника Верещагина. На ней изображены разрушительные последствия знаменитого штурма болгарского города Плевны. Для российской армии эти последствия выразились в громадных человеческих потерях.

На полотне изображено огромное поле и небо, затянутое тучами. На поле лежат тела убитых солдат, чуть посыпанные желтоватой землей. Все пространство, насколько видно, занято телами убитых, от начала поля и до самого горизонта. Верещагин умел перенести на холст чувство тоски, безнадежности и полной обреченности.

Рядом с полем стоят два человека с непокрытыми головами. Это командир, прощающийся с павшими солдатами, и священник, служащий по ним панихиду. Двое живых – и необъятное поле с мертвецами.

Картина «Побежденные. Панихида» выполнена в сдержанных осенне-сумначных тонах: светло-голубом, бежевом, различных оттенках коричневатого. Эти цвета выбраны, чтобы подчеркнуть трагизм ситуации.

Современники достаточно высоко оценили разработку и исполнение работы.

Полотно может вызывать двоякое чувство. Сострадание к павшим солдатам – это одно. Возмущение, что такое вообще возможно – это другое.

Подобными произведениями художник обращается как к своим современникам, так и к будущим поколениям, показывая им, что в действительности значит слово «война». Не только красивые парады, героизм, марши, но и такие вот поля, усеянные трупами.

Это мнение Верещагина – русского офицера, прошедшего множество войн второй половины 19-го века и погибшего на флоте в Русско-Японскую.

Василий Верещагин. «Побежденные. Панихида» (1878-1879). Холст, масло. 179 x 300 см. “Балканская серия” Государственная Третьяковская галерея, Москва

“Нет в его картинах ни победно шумящих знамен, ни сверкающих штыков, ни блестящих эскадронов, несущихся на пылающие огнем батареи, не видно торжественных шествий, поднесения трофеев, ключей и пр.

Вся та парадная, увлекательная обстановка, которую человечество измыслило для прикрытия пагубнейшего из своих деяний, чужда кисти г. Верещагина; перед вами голая действительность.

” (Из отзывов на выставках 1880-1883 гг)

В картинах, посвященных русско-турецкой войне, мастерство Верещагина еще более выросло и развилось.

Сохраняя точный рисунок, ясную трактовку формы, звучные краски, художник достигает в картинах большего, чем раньше, тонального единства; его живопись становится более широкой и свободной.

В картинах нет чрезмерного внимания ко всем деталям и подробностям, которое наблюдалось в ряде ранних картин. Композиция отличается простотой и естественностью и лишена какой бы то ни было условности и нарочитости.

В “балканской” серии художник бросает прямой вызов официальной панславистской пропаганде, напоминая о фатальных просчетах командования и страшной цене, которую заплатили русские за освобождение болгар от османского ига. Особенно впечатляет полотно “Побежденные. Панихида”, где под пасмурным небом расстилается целое поле солдатских трупов, присыпанных лишь тонким слоем земли.

Бесконечная битва Василия Верещагина

Он мог получить первую Нобелевскую премию мира. Не получил. Официальные лица никогда не жаловали художника. Отношения с властями всегда оставались натянутыми. Ничего удивительного. Чиновники любят только ту «правду», которая выгодна им, а Василий Васильевич Верещагин (1842-1904) никогда не стремился к лести. Никто, кроме него, не умел лучше показать настоящий образ войны. Отвратительный, пугающий, страшный…

Верещагин родился в семье потомственного офицера. Выбор военной карьеры был сделан за него. Поэтому, когда будущий художник подал в отставку, а потом поступил в Академию художеств, отец отказал ему в содержании, перестал считать своим сыном и даже запретил домашним упоминать его имя. Но от судьбы не уйдёшь. Создаётся впечатление, что Верещагину на роду было написано провести всю свою жизнь в борьбе. И речь не только о полях сражений. Ему приходилось воевать с общественным мнением, с критикой, с нуждой…

После того как живописец подал в отставку с военной службы, его жизнь должна была измениться. Но нет. Ему поступило предложение от Туркменистанского генерал-губернатора Константина Петровича фон Кауфмана стать его личным художником. О таком молодой живописец, которому было всего двадцать пять лет, мог только мечтать.

Он выбрал быть художником, но война нашла его. Сразу после его приезда в Самарканд там началось восстание. Верещагин проявил удивительный героизм при обороне города, за что был награждён орденом Святого Георгия четвёртого класса. Это была единственная награда, которую художник носил с гордостью. Все другие награды и звания Верещагин отрицал. Так, например, когда его решили сделать профессором Академии художеств, он отверг это назначение, заметив, что считает все чины и отличия в искусстве вредными.

Настоящих военных, которые видели реальные боевые действия, часто отличает полное неприятие войны. Тут можно вспомнить и Льва Толстого, и Ремарка, и Хемингуэя, и Василия Гроссмана, и Константина Симонова. Василий Верещагин был из той же породы. Его пацифизм не был порождением слабости или трусости. Просто, видя всё своими глазами, он не мог смириться с абсурдностью происходящего.

Обычные каноны академической живописи при изображении сражений предполагали наличие генералов, гарцующих на лошадях, храбрых солдат, бегущих противников. А самое главное — поменьше крови. Ведь кровь — это не эстетично. Зато всегда должен был быть старый солдат, перед смертью дающий напутствие молодому. Да и сам бой изображался как вершина тактического мастерства, где каждая фигура точно знает своё место на сцене.

Проблема только в том, что сражение — это хаос, в котором обычный участник ничего не понимает. Впрочем, не понимает и генерал, ведь в подзорную трубу из-за порохового дыма ничего не видно. А в этом дыму скрывается ужас, несущий смерть тысячам людей. Изображение войны в живописи до Верещагина напоминало детскую игру, а после него обрело плоть. Сам художник замечал по этому поводу: «Выполнить цель, которой я задался, — дать обществу картину настоящей, неподдельной войны нельзя, глядя на сражение в бинокль из прекрасного далёка. А нужно самому всё прочувствовать и проделать, участвовать в атаках, штурмах, победах и поражениях, испытывать голод, болезни, раны. Нужно не бояться жертвовать своей кровью, своим мясом, иначе картины мои будут не то». И Верещагин жертвовал. Он не понаслышке знал, что такое ранения, что такое потеря близких. В сражении под Плевной погиб его младший брат, а старший получил тяжёлое ранение.

Во многих учебниках истории Русско-Турецкая война 1877–1878 годов едва упомянута. Пишут о разгроме Турции, об итогах сражений, о политических выгодах, которые получила Российская империя. А вот на полотнах Верещагина всё выглядит совсем иначе. Но именно их и нужно считать подлинным документом. Осада Плевны была стратегическим провалом. Город хотели взять как можно быстрее. Было три штурма — все закончились неудачно. Солдат буквально отправляли на убой. Василий Верещагин разыскивал в полевом госпитале своего старшего брата. Тогда, наверное, ему и пришла в голову идея картины «После атаки. Перевязочный пункт под Плевной». Здесь нет никакого намёка на героизм. Это война как она есть, со всей кровью, болью, ненужными страданиями. Неудивительно, что официальной критике полотно не понравилось.

Впрочем, больше всего критиковали картину Верещагина «Побеждённые. Панихида». Её даже заставили убрать с выставки. Художника обвиняли в отсутствии патриотизма, в пораженческих настроениях, в умалении славы победителей. Действительно, правители не очень любят вспоминать о том, какой ценой даётся победа в любой войне. Перед нами место, где бездарно был брошен умирать почти целый полк егерей. Они лежат на земле в белых одеждах, пока священник читает молитву. Лица и тела погибших почти сращиваются с землёй. Прах возвращается к праху. Дым от кадила поднимается к небу, а с неба сквозь тучи проливается на поле солнечный свет. А ещё дождь, ведь облака всё плотнее. Живых тут всего двое: священник и офицер. Такой войны никто не хотел видеть. После волны недовольной критики в свой адрес Верещагин сказал, что никогда больше не вернётся к теме войны.

Действительно, художник надолго её оставил, впрочем, как выяснилось, не до конца. В 1904 году началась Русско-японская война. Верещагин бросил всё и отправился на Дальний Восток. Ему было уже за шестьдесят, принимать участие в сухопутных сражениях он уже не мог, но желание рассказать о войне правду всегда помогало ему преодолевать трудности. 31 марта броненосец «Петропавловск», на котором находился художник, вступил в бой. Верещагин не мог оставаться в стороне, ему всегда нужно было быть в гуще сражения. На этот раз битва оказалась последней. Броненосец подорвался на вражеской мине. В носовой части корабля с правого борта раздался взрыв, сдетонировал боезапас. Силой взрыва были сброшены за борт носовая орудийная башня и дымовые трубы. Обрушившаяся фок-мачта разворотила командирский и ходовой мостики. Через минуту броненосец начал погружаться в воду с носовой части. Затем последовал взрыв котлов. Шансов выжить практически не было.

Турецкий гамбит художника Верещагина – Церковь Успения Богородицы

«Турецкий гамбит» Бориса Акунина – один из самых удачных его романов. Но вряд ли кто-то догадывается, что в ее успехе «виновата» еще одна книга, изданная в далеком 1902-м году. Она-то и впрыснула современному мастеру исторического детектива изрядную дозу вдохновения. История от Олеся Бузины.

Давно замечено, что для исторического романа нужно иметь хороший “исходник”. “Петр Первый” Алексея Толстого, как признавался сам автор, возник из чтения пыточных записей московского приказа тайных дел – тогдашней полиции.

На допросе подозреваемые говорили простым понятным языком, совсем не похожим на скучные монографии профессиональных историков. Стиль этих документов привел писателя в восторг и придал его произведению ощущение достоверности.

Многие книги Валентина Пикуля, что он тоже не скрывал, основываются на широко издававшихся до революции многотомных исследованиях Казимира Валишевского – польского историка, писавшего по-французски и обожавшего пикантные подробности. Его работа в парижских архивах не пропала даром, воскреснув под новым соусом в пикулевском “Пером и шпагой”.

В отличие от Пикуля или Толстого, Акунин предпочитает прятать концы в воду, словно посмеиваясь над необразованностью нынешнего массового читателя. Мол, все, что написал, мое. Никаких предшественников не имею. Никто на меня не влиял. А, если влиял, догадайтесь! На то он, детектив, и существует.

В основе “Турецкого гамбита” — события русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг. Знают ее у нас не так по книгам, как по картинам Василия Верещагина – самого известного художника-баталиста второй половины XIX века. Полотна “Побежденные”, “Скобелев под Шипкой”, “Башибузуки”, “Перед Плевной” давно стали классикой.

Но мало кто знает, что Верещагин был еще и замечательным писателем. Его документальная книга “На войне” вышла в 1902 году “в память двадцатипятилетия войны за освобождение”, как указано на ее титуле. С тех пор она не переиздавалась, давно став библиографической редкостью.

Но именно она – тайный ключ к разгадке “Турецкого гамбита”.

“Под Плевной”

ПЕРВАЯ ВОЙНА КОРРЕСПОНДЕНТОВ

“Знакомый уже с характером азиатских кампаний, — пишет Верещагин, — я хотел познакомиться и с европейскою войною, в виду чего, приятель мой, бывший генеральный консул в Париже, Кумани, своевременно списался через нашего общего знакомого, барона Остен-Сакена с начальством главной квартиры собранной в Бессарабии армии и мне предложено было состоять при особе главнокомандующего”.

Главнокомандующим был брат самого императора Александра II – великий князь Николай Николаевич. Но проникновение художника, пусть на тот момент и достаточно известного, в столь высокие сферы не должно удивлять.

До того, как стать мастером кисточки, Верещагин учился в Морском корпусе, собираясь стать флотским офицером. Это помогло ему навсегда остаться своим в среде профессиональных военных. Полководцы, как известно, тщеславны. Им хочется иметь рядом кого-то, кто навсегда запечатлел бы их подвиги. А художник из “своих” — военных, да к тому же еще и дворян, подходил для этой цели идеально.

Впрочем, нужно отдать должное и Александру II, и его свите. Они позволяли Верещагину совать нос, куда ему хочется и рисовать все, что угодно. О самодержавии у нас любят рассказывать всякие ужасы.

Между тем, это был режим, уважавший искусство и умевший ценить его. В результате русско-турецкая война оказалась запечатленной на холсте с невероятным для любого времени натурализмом, далеким от всякой парадности.

Такой же натурализм господствует и в воспоминаниях Верещагина.

В “Турецком гамбите” шпион скрывается среди зарубежных корреспондентов, прикомандированных к русской армии. Это пестрое сборище – не выдумка Акунина. Подобную компанию журналюг описывает в книге “На войне” и Верещагин.

Да и его самого частенько принимали за репортера: “Молодой офицер, встретил меня в воротах вопросом, не корреспондент ли я, и когда узнал, что я не корреспондирую в газеты – едва удостоил ответить… Я рассказал потом своему брату об этой погоне его подчиненного за корреспондентами, и он со смехом сознался, что молодой человек, обиженный малым официальным вниманием к их полку, решил разыскать какого-нибудь корреспондента и начинить его сведениями”.

После одного из сражений художника досаждали теми же расспросами: “Совсем охрипшие после боя голоса на разные тона выспрашивали и выкликали: “Г-н корреспондент! Позвольте узнать: ведь вы корреспондент?!” И тут разочарование было велико, когда оказалось, что я не занимаюсь тем делом, за которое иногда очень строго осуждают, а иногда очень нежно ласкают, смотря по надобности”.

“Два Ястреба (башибузуки)”

Журналисты играли в той войне роль, даже большую, чем в романе. В “Турецком гамбите” есть британский корреспондент по фамилии Маклафлин.

Это он всячески опекает Варю и рассказывает ей о неудаче русской атаки под Плевной: “Нет, в центре турки устояли”… В реальности у этого героя был прототип, описанный в книге Верещагина, — американский журналист Мак-Гахан, посылавший корреспонденции для “Дейли Ньюс”.

Он настолько талантливо рассказывал в своих статьях о резне турками мирного болгарского населения, что послужил одной из причин, которая заставила Александра II вступиться за братьев-славян и объявить войну Турции.

“Случайно я натолкнулся, — пишет Верещагин, – на известного американского корреспондента газеты “Daily News” Мак-Гахана, одного из непосредственных виновников войны за болгар, притеснения и резню которых он так трогательно и живо описал в свое время… Старик Скобелев называл этого корреспондента, как и всех других, “проходимцем”, но мне он и тогда, и после казался скромным, правдивым человеком и хорошим товарищем. Мак-Гахан, бесспорно, симпатизировал русским, в отличие почти от всех других писавших в иностранные газеты… Очень немногие знали, что Мак-Гахан женат на русской, Елагиной, из Тулы, и сам он старательно скрывал это обстоятельство, дабы не подрывать в Европе и Америке веры в свои сообщения”.

Другой прототип Маклафлена – американский военный атташе или, как тогда говорили, “агент” капитан Грин. Именно он побудил Александра II прекратить кровавый штурм Плевны своими неправильными сведениями.

Этот эпизод тоже есть в мемуарах Верещагина: “Около 6 часов из сплошного дыма выделилась фигура всадника в шляпе с широкими полями, в какой-то полувоенной форме; в ней узнали американского военного агента, капитана Грина, возвращавшегося с наших позиций.

Государь тот час же послал попросить его к себе и стал расспрашивать. Я стоял близко и слышал, как Грин рассказывал, что все атаки отбиты и штурм со всех сторон не удался”.

От Грина Маклафлину из “Гамбита” достался еще и гардеробчик – тот самый полувоенный костюм и широкополая шляпа. А от Мак-Гахана – коляска, в которой он путешествует со всеми удобствами.

Осада Плевны у Акунина – в значительной степени мифологизирована. Ее неуспех объясняется талантливыми действиями турецкого разведчика Анвар-эфенди, путающего все планы русского командования.

В реальности такой суперагент был не нужен. Его роль замечательно играла обычная славянская бестолковщина и разгильдяйство.

Никто так не поспособствовал затягиванию войны и гигантским потерям, как сами русские генералы во главе с царем.

“Побежденные”. Эта картина Верещагина один к одному перенесена в “Турецкий гамбит”

В снятом по “Турецкому гамбиту” фильме есть эпизод массового отпевания погибших солдат после неудачной атаки. В романе и кинокартине под расстрел их заманил неуловимый Анвар-эфенди. На самом деле, видеоряд кинокартины почти один к одному взят из полотна Верещагина “Побежденные. Панихида по убитым”.

Эта иллюстрация результатов подлинной лобовой атаки гвардейских егерей под Телишем.

Верещагин не только написал на эту тему картину, но и оставил соответствующие описания в книге “На войне”: “Только подойдя совсем близко, я разобрал по ком совершалась панихида: в траве виднелось несколько голов наших солдат, очевидно, отрезанных турками; они валялись в беспорядке, загрязненные, но еще с зиявшими отрезами на шеях…Батюшка и причетник обратили мое внимание на множество маленьких бугорков, разбросанных кругом нас; из каждого торчали головы, руки и чаще всего ноги, около которых тут и там возились голодные собаки, а по ночам, вероятно, работами и волки с шакалами. Видно было, что тела были наскоро забросаны землей…

Когда на другой день я снова приехал на это печальное место, процедура откапывания и сноса тел подходила к концу. На огромном пространстве лежали гвардейцы, тесно друг подле дружки; высокий, красивый народ, молодец к молодцу, все обобранные, голые, порозовевшие и посиневшие за эти несколько дней.

Впереди лежавшие были хорошо видны, следующие закрывались, более или менее, стеблями травы, а дальше почти совсем не видно было из-за нее, так что получалось впечатление, как будто все громадное пространство до самого горизонта было услано трупами.

Я написал потом картину этой панихиды, каюсь, в значительно смягченных красках, и чего-чего не переслышал за нее! И шарлатанство это, и самооплевывание, и историческая неправда!”

“Шипка-Шейново. Скобелев под Шипкой”

После таких атак, генералы сообразили, что действовать нужно не старомодным героизмом, а обычным артобстрелом. Следующий редут сдался после бомбардировки из пушек. Зрелища не было никакого. Пехота в бою не участвовала вообще. Зато турки, ошеломленные потерями, безропотно подняли руки.

Но образ Анвар-эфенди, скорее всего, подсказан еще одной картиной Верещагина – “Шпион” и описанием эпизода задержания турецкого лазутчика в книге “На войне”. Правда, там в этой роли фигурирует австрийский аристократ.

“НА ВОЙНЕ” — КРУЧЕ, ЧЕМ У АКУНИНА

“После удачи”

Не преуменьшая достоинств “Турецкого гамбита”, замечу, что воспоминания самого Верещагина произвели на меня куда более сильное впечатление. Чувствуется, что их писал очевидец. Причем, очевидец честный.

Скажем, в романе есть только одна отрезанная голова – та, что болтается у седла башибузука на первых страницах и пугает наивную барышню Варю. А “На войне” предоставляет, такое изобилие отстриженных голов, что собственная голова идет кругом.

Верещагин подробно описывает привычку турок отрезать попавшим в плен раненым половые органы – таких трупов он вдоволь насмотрелся. А двух албанцев, “вырезавших младенцев из утроб” матерей-болгарок, он сам просил генерала Струкова повесить. Отчасти, во имя справедливости.

А отчасти из художественного любопытства: “Что это вы, Василий Васильевич, сделались таким кровожадным? – заметил Струков. – Я не знал этого за вами”. Тогда я признался, что еще не видал повешения и очень интересуюсь процедурою, которая, конечно, будет совершена над этими разбойниками. Мне в голову не приходило, чтобы их можно было “простить”.

Я считал, что дело в шляпе, то есть, что до выхода нашего из Адрианополя я еще увижу эту экзекуцию и после передам ее на полотне. Не тут-то было: незадолго перед уходом, найдя обоих приятелей все в том же незавидном положении и осведомившись: “Разве их не будут казнить?”, я получил ответ: “Нет”.

Генерал Струков заявил, что “не любит расстреливать и вешать в военное время, и не возьмет этих двух молодцов на свою совесть”.

“После неудачи”

Вот из-за таких эпизодов книгу Верещагина и боятся переиздавать. Ведь ему прочно навязали имидж “художника-гуманиста”, хотя он был, прежде всего, реалистом в прямом значении этого слова.

Он не забывает упомянуть, что освобождаемое население частенько жаловалось на освободителей: “Там казак стянул гуся, там зарезали и съели барана так ловко, что ни шкуры, ни костей нельзя было доискаться; бывали даже жалобы, хоть и редко, на то, что казак “бабу тронул”.

Или, как вам понравится замечательный эпизод, когда православные воины присели по нужде “орлами” прямо в мечети, загадив ее? Конечно, грубовато. Но, что поделать, если так было. По крайней мере, отрезать туркам то, что у них было только обрезанным, у наших предков (а среди участников той войны почти половину составляли украинцы) рука не поднималась.

Олесь Бузина, 28 марта 2008 года

На анонсе: В. Верещагин. “Шипка-Шейново. Скобелев под Шипкой” (Фрагмент)

О Великой Отечественной и не только…

Помещик Череповецкого уезда Новгородской губернии Василий Васильевич Верещагин записал в своей «памятной книжке»: «1842 года. 14 ок­тября, в семь часов вечера родился сын Василий». На сте­не висел портрет деда новорожденного, тоже Василия. Длинные напудренные волосы, зеленый с красными отво­ротами павловский мундир.

Род Верещагиных терялся в веках, но знатностью и богатством не отличался. Все это был средний служилый люд, да и сам Василий Василь­евич дослужился в сенате лишь до чина коллежского асессора, вышел в отставку, поправил дела женитьбой на богатой невесте Анне Николаевне Жеребцовой.

Детей у Верещагиных родилась дюжина, а остались в живых семеро. Василий родился вторым, Сергей – третьим. Са­мого младшего звали Александром. Сергей и Александр стали военными. Ребенком Вася Верещагин был болезненным, но весьма резвым. От отца ему досталось упорство, от матери впечат­лительность, самолюбие и вспыльчивость. Но лучшее из качеств человеческих – совестливость – привила ему няня Анна Ларионовна. Семи лет Васю Верещагина отдали в Царскосельский малолетний кадетский корпус.

Верещагин В.В., фотография 1877-1878 гг.

У гордого мальчика хватило способностей, чтобы стать лучшим по успехам, избегать наказаний, быть первым по чину в своем классе. Он овладел французским и английским языками, но матема­тика давалась ему тяжело. Она и подвела его через три года, ко­гда подошла пора переходить в Морской корпус, и Вася Верещагин оказался лишь в подготовительном классе.

Однако он продолжал старательно заниматься. Еще в малолетном корпусе Верещагин увлекался кни­гами по русской и военной истории, боготворил героев Полтавского и Бородинского сражений. Морской корпус, основанный в 1701 году Петром I и воспитавший в своих стенах флотоводцев Ушакова, Крузенштерна, Сенявина, Корнилова, Невельского, Нахимова, свято хранил воен­ные трофеи и реликвии русского флота и заносил имена питомцев, отдавших свою жизнь за родину, на мраморные доски.

Художник Верещагин В.В., одна из последних фотографий

Имя же Василия Верещагина часто записывалось на красную доску, потому что он из месяца в месяц полу­чал по всем предметам высший балл – 12. «Долг» и «честь» не были для него просто словами. Учась в Морском корпусе, Василий брал уроки у художников, посещал Рисовальную школу петербургского Общества поощрения художников. Ради школы Василий Верещагин отказался от кругосветного плавания. Ему было семнадцать лет, когда в корпусе состоя­лись выпускные экзамены, которые принимала предста­вительная комиссия во главе со знаменитым адмиралом Федором Петровичем Литке. Самый молодой на своем курсе, Верещагин набрал высшую сумму баллов – 210. У второго ученика набралось всего 196.

Верещагин В.В. “Перед атакой под Плевной”, 1881 г.

Но, к ужасу наставников Верещагина, тотчас после производства он подал в отставку. Морское ведомство не хотело расставаться с лучшим из выпускников корпуса. Ему, сыну столбовых дворян, записанных в 6-ю родословную книгу, сделаться художником? Что за срам? Отец пригрозил лишить его всякой денежной помощи, пророчил голодное, нищенское существование. Мать пла­кала… Но Василий был непреклонен. Он настоял на своем, 11 (23) апреля 1860 г. его произвели в прапорщики, но по личной просьбе уволили от службы. Верещагин тотчас поступил в Академию художеств.

Верещагин В.В. “Победители”, 1878-1879 гг.

В нем не было страха перед жизнью. Почувствовав свое призвание, он не хотел терять ни года, ни месяца, ни дня. Если человек смалодушествует раз, то будет и другой. Он испугается потерять благополучие, а прожи­вет жизнь впустую, потому что редко кому удается по­том преодолеть инерцию движения в сторону и навер­стать упущенное. Тонкий и бледный юноша жил на небольшую стипен­дию и поражал всех в академии исступленной любовью к искусству и умением раздвигать представление о пре­делах человеческой выносливости. Он посещал публичные лекции историка Костомаро­ва, зачитывался Пушкиным, Гоголем, Толстым и Турге­невым. В поисках своего пути в 1863 г. Верещагин уехал на Кавказ учиться жизни, оставив, по сути дела, академию.

Верещагин В.В. “Шипка – Шейново. Скобелев под Шипкой”, фрагмент, 1878-1879 гг.

Получив наследство от дяди, Верещагин перебрался в Париж, поступив в тамошнюю академию, в мастерскую французского исторического живописца Жана-Леона Жерома. Василий Верещагин работал по шестнадцать часов в сутки и научился работать маслом. Затем он выехал в Закавказье и при­нялся рисовать с натуры на свободе «с каким-то остервенением»… Тысячи и тысячи рисунков, скопилось у художника после путешествия по Кавказу. Но кто их увидел?

Он ре­шил издавать ежемесячный художественно-литературный журнал и даже получил разрешение, но денег на это предприятие не хватило. Отец сменил гнев на милость, но соглашался оплачивать лишь учение в Париже. Закончив в Париже академию с серебряной медалью, Верещагин в 1867 г. отправился в Туркестан.

Художник Верещагин В.В. за работой

Верещагина томили грандиозные замыслы – показать настоящее лицо войны. Он верил, что влияние искусства поможет людям избавиться от предрассудков и заблуждений. В 1867 году в звании прапорщика он прибыл в распоряжение туркестанского генерал-губернатора Константина Кауфмана. Художник поначалу представлял войну в духе традиционных батальных картин. Но увиденное потрясло его. Людские страдания, жестокость с обеих сторон – все это навсегда врезалось в память, показывая всю невозможность оставаться в рамках официальной баталистики.

В конце мая 1868 года основные части оставили Самарканд, чтобы продолжать боевые действия против бухарского эмира. В это время бухарские войска атаковали оставшийся гарнизон. Их было в 80 раз больше. Верещагин, сменив кисть на ружье, умело организовал оборону крепости в городе. С поразительной смелостью он участвовал в защите цитадели, водил солдат в кровавые схватки. В одном из боев пуля расщепила ружье художника, другая – ранила в голову, третья пробила ногу. За доблесть он был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени. Им он очень гордился и всегда носил, хотя вообще относился ко всевозможным наградам отрицательно.

После Туркестана художник считал себя обязанным сказать всю правду о войне. В начале 1869 года в Петербурге открылась выставка с природными коллекциями из Средней Азии, первыми рисунками и картинами Beрещагина. С Георгиевским крестом он появился на туркестанской выстав­ке в Петербурге, которая принесла ему всеобщее призна­ние. Тогда, в 1869 году, он раздарил свои картины, уклонился от встречи с царем, несмотря на уговоры Кауфмана К.П., Туркестанского генерал-губернатора. Выставка имела большой успех, о художнике заговорила пресса.

Художник Верещагин В.В. с женой Лидией Васильевной

После выставки в Петербурге Верещагин вернулся в Туркестан набираться впечат­лений и рисовать, рисовать, рисовать… И снова он ввя­зывался в схватки. Ходил в набег с русским отрядом, сра­жался, спас командира отряда, по счастливой случай­ности избежал смерти…

Василий Васильевич своими глазами должен был увидеть все, что предстояло ему написать. Он хотел быть документально точным в своих картинах. Если надвига­лась опасность, он не мог стоять в стороне, и всякий раз тоже брался за оружие, становился в солдатский строй. Оттого-то так и захватывали зрителей его картины. В них была правда. Чувствовалось, что за каждой из них в ты­сячи раз больше переживаний, чем отразилось их на по­лотне.

Для осмысления собранного материала живописец в 1871 году поселился в Мюнхене. Сюжетами его лучших картин стали эпизоды войны в Туркестане и сцены быта азиатских народов второй половины XIX века. Большую часть картин по туркестанским впечатлени­ям он написал в Мюнхене.

Знаменитый коллекционер Павел Третьяков, посетив Мюнхен, был потрясен работами художника и пожелал их купить. Но Верещагин сначала хотел показать полотна широкой публике, чтобы проверить свои идеи. Выставка открылась в 1873-м в Лондоне. Необычные по содержанию, мощные и выразительные по форме картины не имели ничего общего с салонно-академическим искусством. Чопорная английская публика была потрясена. В прессе наперебой публиковались похвальные отзывы и статьи.

Своими полотнами художник открыто выступил против захватнических войн, обличая тех, по чьей вине зря гибли люди. Антивоенный характер произведений – результат глубоких раздумий и наблюдений Верещагина, внесшего в батальную живопись смелую суровую правду, какой до него еще не было. Героями картин он сделал простых солдат.

В 1874 г. императорская Академия художеств произвела Василия Васильевича Верещагина в профессора, но, он, считая все чины и отличия в искусстве, безусловно, вредными, от­казался от этого звания. Все были ошеломлены этим отказом. Звание профес­сора считалось высшим отличием художника. А Георгиевский крест Верещагин носил. И подчерки­вал, что это единственная награда, присуждаемая не на­чальством, а кавалерами ордена голосованием.

Дети Верещагина В.В. с матерью

В Мюнхене работать было удобно, а главное, привлекли его прелести пятнадцатилетней Элизабет Марии Фишер-Рид, которая стала его граждан­ской женой, переименовавшись в Елизавету Кондратьевну. Три года он никуда не ходил, разве что в музеи и на выставки. Знакомых в Мюнхене у него почти не было. А по истечении трехгодичного отпуска, который предоста­вило ему военное ведомство, назначив содержание три тысячи рублей в год, он привез в Петербург несколько десятков картин.

За год до того была у него первая персональная вы­ставка в Лондоне. Все в ней было сенсационно – от над­писи в каталоге «Эти картины не продаются» до неверо­ятного наплыва публики и отзывов английских газет: «Мы отроду не видывали более живого изображения ми­ра, почти вовсе неведомого…» 7 (19) марта 1874 г. открылась выставка Верещагина в Петербур­ге. Ее посетили тысячи людей, и с каждым днем все большие толпы теснились у дверей. На зрителей пахнуло жарой раскаленных степей Туркестана, они увидели жи­телей этого края и их быт.

И главное – война, жестокая и страшная война обрушилась на них во всей своей не­приглядной красе. Как непохоже это было на все виден­ные прежде картины батальных живописцев, на стройные ряды воинов в элегантных мундирах, осененные белыми клубами пушечных выстрелов… «Пусть войдут!», «Забытый», «Смертельно раненный», «Парламентеры», серия «Варвары», «Апофеоз войны» и др. предстали перед глазами восхищённых зрителей. Любовь Верещагина к русскому солдату зрители за­метили сразу.

Крамской тогда же написал отсутствовавше­му Репину: «Верещагин – явление, высоко поднимающее дух русского человека». Газеты сравнивали Верещагина-баталиста с Львом Толстым. Такого успеха еще не имел ни один художник. Но вскоре начались неприятности. Художник испытал и горечь – многие представители высшего света обрушились на него с критикой, называя его творчество порочным и пораженческим. Его обвиняли во лжи, представляя смутьяном, нигилистом, дезертиром с флота и беглым рисовальщиком Академии художеств. Выставку посетил Александр II. Выставка царю понравилась, он выразил лишь неудовольствие картиной «Забытый».

Уже на дру­гой день генерал Кауфман обежал залы выставки, разыс­кал художника и начал его отчитывать: «Это неправда! Вы опозорили туркестанские войска! Скажите, вы лично видели когда-нибудь солдата брошен­ного, не похороненного в степи?..» Тяжело переживая ложные обвинения и травлю, Верещагин сжег три свои прекрасные картины – «Забытый», «Окружили – преследуют» и «Вошли», – вызвавшие особенные нападки властей.

Верещагин не продавал своих картин до сих пор, ожи­дая, что все их купит русское правительство, а он на по­лученные деньги совершит еще несколько путешествий и устроит художественно-ремесленную школу. Но теперь уже никто не говорил о покупке картин казной. Высокопо­ставленные деятели на все голоса ругали Верещагина. А он несколько дней после сожжения картин не мог прийти в себя и, не дожидаясь окончания выставки и переговоров о покупке картин Третьяковым, уехал вместе с Елизаветой Кондратьевной в Индию.

Он исколесил Индию, рисуя и собирая костюмы, укра­шения, амулеты – материал для будущей работы. Вместе с женой художник задумал совершить восхождение на Джонгри, одну из гималайских вершин. Не раз они бы­ли на краю гибели, но вершины достигли, при этом Верещагин постоянно работал. Два года провел художник в Индии. Оттуда он по­ехал в Париж, на окраине которого, в Мэзон-Лаффитте, строилась его мастерская, которая, наконец, была готова к началу 1877 г. Свет и воздух в картинах – вот что было главным для Верещагина.

“Побеждённые. Панихида”, худ. В. Верещагин, 1879 г.

В работе над гигантскими полотнами застала его весть о русско-турецкой войне… В апреле 1877 г. Россия объявила Турции войну, и художник немедленно выехал в действующую армию. В главном штабе, находившемся в Кишиневе, его причис­лили к составу адъютантов главнокомандующего – вели­кого князя Николая Николаевича, но при этом он оста­вался вольным, штатским человеком, что было весьма удобно для него.

Еще в Париже художник решил, что пойдет с кавказской казачьей дивизией, которой командовал генерал-лейтенант Дмитрий Иванович Скобелев. К художнику все в дивизии относились очень уважительно. Русские войска готовились к форсированию Дуная. Но мешала речная флотилия ту­рок. Против турецких судов ставили мины. В ходе этой операции Василий Васильевич был ранен в бедро. В госпиталь ехать Ве­рещагин отказался.

«Быстро подлечусь и опять буду на ногах, – думал он. – Буду ехать потихоньку за авангардом армии. Для того я бросил в Париже начатые полотна, чтобы проваляться в госпитале и не увидеть войны?» Однако уход за ранеными был плохой, раны стали гноиться, и Верещагин всё-таки оказался в бухарестском госпитале. После операции художник медленно пошёл на поправку. Еще не поправившись, с кровоточащей раной, Ве­рещагин решил выписаться и выехать в действующую армию. Не помогли никакие уговоры…

По рекомендации Василия Васильевича его братья Александр и Сергей состояли ординарцами при Михаиле Дмитриевиче Скобелеве. При третьем штурме Плевны Сергей был убит, а Александр ранен. Всю неделю после злополучного дня художник Верещагин казался окружающим полупо­мешанным. Он настойчиво искал тело брата. Взгляд его был отрешен. Он напряженно думал. Думал о героизме и страданиях одних и глупости, тщеславии и подлости других… Спасала работа, и он работал, работал, работал…

По воспоминаниям Верещагина, война была безобраз­на. Где они, красавцы, лежащие картинно, возведя очи к небу и зажав руками рану?.. Он ходил из палатки в палатку на перевязочных пунк­тах, видел кучи отрезанных рук и ног, раненых и просту­женных, заедаемых блохами и вшами, видел кучи мяса и гноя, наросшие на местах, где были раны. Он присутство­вал при операциях профессора Склифосовского, резавшего живое тело без хлороформа, который весь вышел. Видел сестер, залитых кровью и падавших от изнеможения…

На Шипку Верещагин направился через Тырново и Габрово. Местные жители предупреждали, что на Шипкинском перевале зимовать нельзя, рассказывали о страшных осенних и зимних бурях. Художника беспокоило то, что солдаты легко одеты. Затребованных полушубков и ва­ленок интендантство присылать и не думает. Сам художник работал под пулями.

Он писал брату в госпиталь: «…Все время стреляют и пулями, и гранатами, и бомбами, похуже Плевны – просто рисовать нельзя. Сел, например, в одном из маленьких домиков, находящихся на позиции, чтобы нарисовать Долину Тунджи, или Роз, как получил одну за другой две гранаты в крышу. И ме­ня и краски мои засыпало землею и черепицею; даже дорога обстреливается, и проезжать по ней опасно. Затем Верещагин В.В. дошел с генералом Гурко И.В. до Орхание, где услышал, что Плевна, наконец, пала.

В Адрианополь Верещагин вошёл с авангардом войск Скобелева М.Д. После заключения мира художник вернулся в Париж. Впечатления от войны, на которой он провел десять месяцев, еще не отстоялись. Надо было обдумать темы, представить себе направление всей серии картин. Все свежо в памяти, но мысль скользит по поверхности… Верещагин написал картину «Под Плевной».

Слева затянутое дымом поле боя, справа царь и великий князь в креслах, а позади них свита. Никакого движения на картине. Смотрят. И бездействуют. Да, бездействие – это и есть главное впечатление, которое вынес художник от своего пребывания поблизости от тех, кто должен был руководить боем. В картинах «Перед атакой», «Атака», «После ата­ки.

Перевязочный пункт под Плевной», «Транспорт ра­неных» он стремился к правде, мучился, переделывал ве­щи по нескольку раз, каждый день собирался рвать хол­сты, а потом все-таки добивался целостности восприя­тия… Так и в других картинах, в «Победителях», где турки мародерствуют, добивают раненых, сдирают с них мун­диры и напяливают на себя. В «Побежденных», а иначе в «Панихиде по убитым», он ничего не преувеличил. Картина «Побежденные. Панихида», на которой изображено необозримое поле, усеянное трупами солдат, стала прямым обвинением командования: в бою под Телишем в октябре 1877 года приказы «высочайших особ» погубили почти целый полк егерей.

Разве что в триптихе «На Шипке все спокойно» он поз­волил себе намек на преступную беспечность генерала Радецкого и других, и вместе с тем это гимн мужеству и самоот­верженности русского солдата, погибающего, но не ос­тавляющего своего поста… В этот период художник работал не менее 12 часов в сутки… За границей успех его вы­ставок был оглушительный – толпы выламывали двери, врываясь в залы.

Ему давали любые деньги за картины, говорили, что это «эпоха», «новые горизонты», а он отка­зывался, готов был на что угодно, лишь бы они остались на родине. На выставку в восьмидесятом году пришло в Пе­тербурге двести тысяч человек. Какие жаркие схватки вспыхивали в залах! Торговцы картинами всей Европы осаждали его с самыми выгодными предло­жениями. В конце войны он отказался от награждения золотым оружием, считая, что «слишком много видел в те дни и перечувствовал для того, чтобы по достоинству оценить всю “мишуру” славы человеческой».

После балканских событий Верещагин окончательно стал пацифистом. Всякая война представлялась ему «отвратительным наростом варварства на цивилизации». Ища пути усиления воздействия своего искусства, он создал на новой выставке мощный эмоциональный эффект: картины демонстрировались в залах без яркого света, на черных стенах при звуках музыки. «Верещагин не только гениальный художник, но и гениальный человек, переживший ужас человеческой бойни», – говорил позже Третьяков.

В 1880 году выставку этих полотен в Петербурге за первые 40 дней посетило около 200 тысяч человек. Успех превзошел все ожидания. Однако нервное напряжение в работе над Балканской серией отозвалось душевной опустошенностью. Художник уехал в Сирию и Палестину, надеясь там найти внутренний покой. Но напрасно: созданные им картины на библейские мотивы показались современникам святотатством – настолько непривычным был подход художника к теме.

Мечта Верещагина отдать все картины в одни руки не исполнилась. Часть их купил Третьяков (и не­дорого), часть Терещенко, а остальные ушли за грани­цу. Большую часть полученных денег Верещагин раздал на художественные школы. В жизни Верещагина прои­зошла большая перемена. В Америке он нашел свое сча­стье… С Елизаветой Кондратьевной он все-таки обвенчался, однако отношения их оставляли желать лучшего.

Еще в Нью-Йорке условлено было, что он проедет с выставкой по всем крупным американским городам. И он решил – на русской выставке должна звучать русская музыка. И вот московская филармония получила письмо с просьбой прислать в Америку хорошую пианистку. Вы­бор пал на Лидию Васильевну Андреевскую. Вопреки во­ле родителей она двинулась в «безумное» путешествие за океан. Ей было двадцать три года, Василию Васильевичу – сорок шесть.

Лидия Васильевна, Лида, стала необходима ему ежечасно, ежеминутно, а с рождением первого ребенка, девочки, появились заботы о собственном доме, который хотелось непременно построить в России. Дети должны расти на родине. Вот тут-то и по­надобились ему деньги… Художник не сразу получил развод, но это было уже неважно. Его переполняла нежность к Лиде и де­тям, с которыми он перебрался жить под Москву, в Нижние Котлы, где вырос большой дом с просторной ма­стерской.

В творчестве он обратился к прошлому отече­ства, как бы предвидя грядущие испытания мужества и стойкости русского народа. Семнадцать лет Верещагин отдал се­рии картин о событиях 1812 года. И снова правительство не захотело их приобрести. Тот, у кого нет будущего, не проявляет интереса и к прошлому. В отчаянии Вереща­гин хотел «предать казни», сжечь всю серию картин…

Отправившись в 1903 г. в Японию, художник ви­дел не одни лишь экзотические картины быта и природы этой страны. Тотчас по возвращении он сказал при встре­че с Репиным: «Японцы давно превосходно подготовлены и непре­менно разобьют нас… У нас еще нет и мысли о должной подготовке к этой войне… Разобьют, голову дам на отсе­чение – разобьют!» Он написал несколько писем лично Николаю II, де­лясь своими впечатлениями о японской военщине и пытаясь дать полезные советы. Ему не ответили…

31 марта 1904 г., через двадцать пять лет после завершения работы над картинами русско-турецкой вой­ны, художник Верещагин чувствовал себя как нельзя лучше. Он стоял на мостике броненосца «Петропавловск» ря­дом с адмиралом Макаровым. Дул порывистый холодный ветер, но адмирал не запахивал шинели, разгоряченный и взволнованный. Художник на­брасывал в альбом видневшиеся вдали японские корабли с такой точностью и быстротой, что вызвал у всех на мостике неподдельное изумление.

Макаров то и дело оста­навливался возле художника, заглядывал ему через пле­чо и одобрительно хмыкал. Вдруг в 9 часов 34 минуты утра па­луба под художником всколыхнулась от взрыва. «Петро­павловск» наткнулся на мины, поставленные японцами. Тотчас взорвались торпедный погреб и паровые котлы броненосца. Через полторы минуты он, зарывшись носом в воду, ушел в глубины Желтого моря. Из семисот с лишним человек команды наши корабли подобрали лишь семь офицеров и пятьдесят два мат­роса…

Минный офицер Иениш рассказал о последних се­кундах жизни художника Верещагина: «Смотрю, на самом свесе стоит группа матросов и среди них в расстегнутом пальто Верещагин. Часть из них бросается в воду. За кормой зловеще шумит в возду­хе винт. Несколько секунд – и взорвались котлы. Всю середину корабля вынесло со страшным шумом вверх. Правая 6-дюймовая башня отлетела в море. Громадная стрела на спардеке для подъема шлюпок, на которой только что остановился взгляд, исчезает из глаз… Взрывом ее мет­нуло на корму, и место, где стояли еще люди и Вереща­гин, было пусто – их раздробило и смело…»

При написании статьи использована книга “Герои Шипки”, сборник М., “Молодая гвардия”, 1979 г. с. 245-332.

Верещагин Василий Васильевич (1842 – 1904)

Василий Васильевич Верещагин выделяется среди русских художников второй половины 19-го века своей необычной судьбой и деятельностью. Посмотришь на его картины, и кажется, будто побывал в увлекательном путешествии, узнал много нового и интересного.

Так бывало и раньше на выставках Верещагина, на которых художник показывал не только картины, привезенные из поездок в чужие страны и малознакомые области России, но и богатейшие коллекции одежды, оружия, предметов обихода и народного творчества.

Посетитель его выставок словно попадал в неведомый дотоле Туркестан.

Полы убраны туркестанскими коврами, вдоль стен расставлены предметы обихода, на стенах – оружие, а на картинах и этюдах представлена природа страны, ее люди, архитектура, сценки быта, в которых раскрываются обычаи и нравы, историческое прошлое и настоящее этого края.

В.В.Верещагин родился и провел свое детство в небольшом городе Череповце. Его отец прочил сыну морскую карьеру и отдал учиться в Петербургский морской корпус. Но юного Верещагина мало привлекала военно-морская наука.

Окончив морской корпус, он вышел в отставку, бесповоротно порвав с военно-морской службой. Все свое свободное время Верещагин отдавал искусству.

Он поступил сначала в рисовальную школу Общества поощрения художеств, а потом, в 1860 году, – в Петербургскую Академию художеств, где проучился несколько лет. Однако Академию он не закончил. Подражательное академическое искусство было ему не по душе.

Заканчивал свое художественное образование Верещагин в Париже. Однако, ему хотелось чего-то нового, необычного, и при первой возможности он отправился в путешествие на Кавказ, где стал рисовать”на свободе”.

Впоследствии всю жизнь Верещагин следовал правилу – не сидеть на месте, а постоянно знакомиться с жизнью в разных уголках мира, искать новые темы и новые образы. Он побывал в Индии, ездил в Америку, на Кубу, Филиппины и Японию.

Огромный запас жизненных впечатлений послужил основой многогранного и всестороннего творчества Верещагина. Он писал портреты, пейзажи, натюрморты, а главное – стал гениальным мастером батальной живописи.

В этом жанре живописи Верещагин произвел подлинный переворот.

Созданные до него батальные картины создавались по заказу для украшения богатых гостиных и представляли собой эффектные сражения, прослявляшие полководцев и провозносившие войну как героическую эпопею.

Верещагин первый среди художников-баталистов показал, что война – это прежде всего страшные увечья, холод, голод, жестокое отчаяние и смерть. Художник показывал в своих произведениях безжалостную сущность войны, свидетелем которой он был сам. Ему не было равных в русском искусстве по силе изображения страшной правды войны и страстности, с которой он ее развенчивал.

Верещагин сделал батальную живопись не только реалистической, но и совершенно новой по содержанию. Он показывал главным героем войны не полководцев и генералов, а простых солдат, их быт, изображал часто не само сражение, а до или после боя.

Всю свою жизнь проведя в странствиях, простаивая по 12-14 часов за мольбертом, Верещагин так и умер с кистью в руке, делая этюды с натуры на месте боевых действий.

Как только в 1904 году вспыхнула русско-японская война, шестидесятидвухлетний хдожник направился на Дальний Восток. Здесь он писал на броненосце “Петропавловск”, который подорвался на японской мине.

Так, за работой, окончилась жизнь замечательного художника.

Где: Новая Третьяковка, Москва Когда: 7 марта — 15 июля 2020 года

Сам баталист и пацифист Василий Васильевич Верещагин (1842—1904) заполнял интерьеры собственных выставок привезёнными отовсюду диковинными вещами, готовящими публику к восприятию его искусства. «…Устроенные в комнатах без дневного света, — описывал их критик Александр Бенуа, — увешанных странными чужеземными предметами и уставленных тропическими растениями». Ещё он приглашал на вернисажи музыкантов и сопровождал каждую картину подробнейшим объяснением, а в специально заказанных рамах зашифровывал аннотации, отгадывать которые есть смысл и сегодня.

Василий Верещагин. Моти Масджид (Жемчужная мечеть) в Агре, 1874—1876

Этюд. Холст, масло

Из коллекции Государственной Третьяковской галереи

В нынешней ретроспективе, посвящённой прошлогоднему 175‑летию художника, обошлись без экзотической растительности — но не без экзотики. Беглый взгляд на привнесённые экспонаты, собранные по этнографическому принципу в соответствии с сериями, в которые Верещагин объединял свои полотна, — кавказской, туркестанской, индийской, — может создать у зрителей ошибочное впечатление, что этнография здесь и есть самое главное. Это не так, хотя эрмитажные двери и мозаичная панель из самаркандской усыпальницы Тимура, индийский резной портик из Кунсткамеры, среднеазиатская посуда, оружие и одежда не выглядят тут инородными элементами, и легко было бы понять куратора выставки Светлану Капырину и автора дизайна Алексея Подкидышева, сделай они ставку только на этнографическую составляющую: привести в восторг публику, давившуюся в очередях на Айвазовского, можно, просто показав знакомые с детства «Двери Тамерлана» или виды Тадж-­Махала — настолько фотографически точные, что напоминают гиперреализм.

Однако этнография здесь — лишь форма. Антимилитаристская по сути выставка кажется актуальной уже потому, что начинается с главной картины серии «Варвары» — «Апофеоза войны». Война, как и экспедиции, была верещагинским способом познания мира, гражданином которого он был с юных лет. Получив по настоянию отца образование морского офицера, Верещагин сразу вышел в отставку и дальше делал только то, что хотел, и жил где хотел. Поучившись в Императорской академии художеств, в 21 год отправился в кавказскую экспедицию — первую, потом вторую. Заболев востоком, поехал в Париж доучиваться у ориенталиста Жана-Леона Жерома, которого, по мнению Третьякова, превзошёл.

Верещагин был суровым критиком самому себе, расправляясь с холстами, которые считал недостойными внимания. Три картины из туркестанской серии, вызвавшие возмущение русского генералитета (в газетах его обвиняли в «туркменском взгляде»), — уничтожил. Студенческий большеформатный картон «Избиение женихов Пенелопы возвратившимся Улиссом», награждённый серебряной медалью Академии, — сжёг, посчитав подражанием. Верещагин хотел увидеть войну — и увидел. А увидев, осудил.

Самого себя он сочинил как безупречный образ, а публике преподносил — как подарок, интригуя, возбуждая интерес. Туркестанская серия, включавшая несколько десятков картин, десятки этюдов и сотни рисунков, была дописана в Мюнхене и экспонировалась на первой его персональной выставке в Лондоне (1873), и только потом в Петербурге и Москве. Однако в Лондоне он отказался что‑либо продавать, считая необходимым отдать всю серию целиком в одни руки — и только в России. Император решил, что слишком дорого, а Третьяков, прибегнув к финансовой помощи брата, купил — и впредь с Верещагиным не торговался.

В перерывах между военными командировками и путешествиями Верещагин работал в своей парижской мастерской, явно избегая рутины российской жизни. Картину с бурлаками, которую начал было писать в 1866‑м, задолго до Репина, не закончил, охладев к теме; серия «Война 1812 года» выглядит очень искусственной — возможно, потому, что Верещагин пытался написать то, чего не видел, а он был всё‑таки репортёром. Его увлекали яркие сюжеты, которые было интересно ставить — этот термин, уместный в кино или на сцене, абсолютно применим и к живописи Василия Верещагина. Родись художник в нынешнюю эпоху, его искусством мог бы стать видеоарт.

Василий Верещагин. Побеждённые. Панихида, 1878—1879

Холст, масло

Из коллекции Государственной Третьяковской галереи

Умением выстраивать картину как фильм отличались многие передвижники — тот же Перов или Суриков. Режиссёр Михаил Калик вспоминал, как на экзамене во ВГИКе Михаил Ромм дал ему задание сделать раскадровку «Боярыни Морозовой» — картины, которая идеально ложится на киноплёнку. Верещагин, правда, сторонился передвижников и вообще сообществ и сборных выставок («…Смотреть меня всегда пойдут — зачем же мне компания?» — писал художник Стасову в ответ на приглашение вступить в Товарищество), но про его работы можно сказать то же самое. Чем не кинокадр — женщины из племени солонов, курящие опиум? Или: киргизский охотник в расшитом кафтане держит сокола. Или вот ещё: Александр II следит с безопасного расстояния за боем под Плевной. Верещагину пеняли, что он изобразил государя не в героической позе, не на коне перед строем, но художника можно понять: взять Плевну было приказано, как принято в России, к дате, ко дню тезоименитства царя, и в этом сражении у Верещагина погиб младший брат.

Режиссёрские амбиции его простирались дальше просто живого сюжета — он показывал его в развитии, будто бы снимая сериал. Сначала армия наступает («Атака»), дальше — вороны клюют останки на «Дороге военнопленных», а потом (на картине «Побеждённые. Панихида», приобретённой Павлом Третьяковым, но многие десятилетия не покидавшей запасника галереи) священник служит заупокойную, и сквозь тела, оставленные без погребения, как будто прорастают колосья. Кажется, что это вещь XX века — Верещагин очень менялся с годами, искал новый язык. В японской серии искания его дошли почти до импрессионизма: трудно поверить, что «Лодку» написал в 1903 году тот же человек, что тридцатью годами раньше — картину «Представляют трофеи», где во дворце эмира в Самарканде сановники в шёлковых халатах осматривают сваленные в кучу головы русских солдат.

Отдельным мощным сюжетом стала палестинская серия — полотна, написанные по итогам путешествий в Сирию и Палестину. Подчёркнуто неканонический подход к изображению евангельских героев (Верещагин писал Святую землю такой, какой увидел, населённой евреями и арабами) вызвал скандал на выставке в Вене; экспозицию закрыли, художник увёз картины в США, где и продал. Многие из этих вещей оказались в Бруклинском музее, который уже в наше время стал избавляться от непрофильного актива. Некоторые работы были куплены на аукционах российскими коллекционерами. Так произошло и со «Стеной Соломона», которую в 2007‑м, перед торгами Christie’s, привозили в Москву. Приобрёл её аноним, который до сих пор не раскрыл своего имени, — и на выставку картину получить не удалось.

В «трилогию казней», созданную в 1884—1887 годах, входили три картины — исчезнувшая впоследствии «Казнь сипаев», она же «Подавление индийского восстания англичанами», «Распятие на кресте у римлян» и написанная в перерыве между ними «Казнь заговорщиков», изображавшая повешение народовольцев в 1881 году. Казни были очередным важным для художника сюжетом — позорным, поэтому «английскую» картину, по одной из версий, выкупили и уничтожили представители Британии, а «русская» была запрещена ко ввозу в Россию и не показывалась даже на посмертной выставке. В Третьяковке два полотна из трёх наконец представлены в отреставрированном виде.

Очередным ярким впечатлением для Верещагина должна была стать и Русско-японская война, на которую он отправился в феврале 1904 года. Но на Дальнем Востоке он посетил на борту броненосца «Петропавловск» адмирала Макарова — и взлетел на воздух вместе с кораблём, подорвавшимся на минах.

Сочинение по картине Верещагина «Побежденные. Панихида»

Пожалуй, картина Верещагина Василия Васильевича «Побежденные. Панихида», входящая в Балканскую серию и написанная в 1879 году, оставляет на зрителях самое сильное впечатление.

Мы видим огромное поле, где лежат тысячи погибших солдат, еле присыпанных тонким слоем земли. Хмурое небо только нагнетает обстановку.

Нам кажется, что все изображенное автором пространство усыпано трупами вплоть до линии горизонта.

Также на переднем плане мы видим командира и священнослужителя, который справляет панихиду по погибшим на поле боя. На лице командира отражена скорбь и боль, которые испытывает человек, не сумевший сберечь свое войско.

Известно, что в России в 19 веке была традиция- в произведениях искусства всячески показывались военные парады и военные маневры. Василий Васильевич Верещагин был первым, кто показал войну с другой, обратной ее стороны- на его картине она показана как трагическое событие, унесшее жизни многих молодых людей.

Когда Верещагин писал эту картину, он использовал суровые и сдержанные тона: мы видим, что на полотне преобладают оттенки коричневого, серого, грязного голубого цвета- это так называемые тона холодной, пробирающей до костей мрачной осени.

Многие современники Василия Васильевича Верещагина о является произведением высоким как по уровню его замысла, так и по уровню исполнения.

Благодаря тому, что Верещагин сам прошел русско-турецкую войну, он может показать то, что происходит с обратной ее стороны, то, какие ужасы испытывает проигравшая сторона и какой ценой достается победа другой стороне. Картина вызывает как чувство сострадания погибшим, так и чувство возмущения.

Художник обличает время современников, как бы отправляет послание им и потомкам. Он мастерски рассказывает о страшной стороне войны, о том, какие беды и страдания она приносит простым людям.

Глядя на картину, мы догадываемся, что у многих из этих солдат были семьи- их непременно ждали матери и жены, а также дети.

И вот, им уже никогда не суждено увидеться со своими родными, испытать радость этой долгожданной встречи- они навсегда останутся здесь, в этом хмуром и горестном месте, на этом поле смерти.

Верещагин хотел донести до нас, что какой бы не была война, в ней никогда не будет выигравших- в той или иной степени все проиграют, ведь такое ужасающее трагическое событие просто по природе своей не может принести счастья.

(No Ratings Yet)

«Иван Грозный и его сын Иван 16 ноября 1581 года» Ильи Репина

В 1913 году в Третьяковке старообрядец Абрам Балашов с криком «Довольно крови!» бросился с ножом на картину, серьезно повредив ее.

Полотно воскрешали втроем: реставратор Дмитрий Богословский восстанавливал целостность холста; Илья Репин «переписывал» лицо; художник и реставратор Игорь Грабарь, заметивший, что Репин выполнил испорченные фрагменты в несоответствующих цветовому облику остальной картины тонах, смыл новый «культурный слой» и восстановил поврежденные участки, стремясь воссоздать родные оттенки произведения.

Абрам Балашов некоторое время провел в психиатрической клинике. Московские газеты того времени писали, что он то буйствовал, то впадал в апатию, то утверждал, что повредил картину, чтобы прославиться.

Описание картины Василия Верещагина «Побежденные. Панихида». Панихида картина

ГлавнаяКартиныПанихида картина

«Побежденные. Панихида» относится к балканской серии работ художника Верещагина. На ней изображены разрушительные последствия знаменитого штурма болгарского города Плевны. Для российской армии эти последствия выразились в громадных человеческих потерях.

Ко времени создания картины в России появилась тенденция изображать военные парады и маневры. В отличие от многих художников, война для Верещагина – это всегда война. Великая трагедия для миллионов людей, и не только погибших, но и оставшихся в живых.

На полотне изображено огромное поле и небо, затянутое тучами. На поле лежат тела убитых солдат, чуть посыпанные желтоватой землей. Все пространство, насколько видно, занято телами убитых, от начала поля и до самого горизонта. Верещагин умел перенести на холст чувство тоски, безнадежности и полной обреченности.

Рядом с полем стоят два человека с непокрытыми головами. Это командир, прощающийся с павшими солдатами, и священник, служащий по ним панихиду. Двое живых – и необъятное поле с мертвецами.

Картина «Побежденные. Панихида» выполнена в сдержанных осенне-сумначных тонах: светло-голубом, бежевом, различных оттенках коричневатого. Эти цвета выбраны, чтобы подчеркнуть трагизм ситуации.

Современники достаточно высоко оценили разработку и исполнение работы.

Полотно может вызывать двоякое чувство. Сострадание к павшим солдатам – это одно. Возмущение, что такое вообще возможно – это другое.

Подобными произведениями художник обращается как к своим современникам, так и к будущим поколениям, показывая им, что в действительности значит слово «война». Не только красивые парады, героизм, марши, но и такие вот поля, усеянные трупами.

Это мнение Верещагина – русского офицера, прошедшего множество войн второй половины 19-го века и погибшего на флоте в Русско-Японскую.

opisanie-kartin.com