Михаил Алексеев — Вишнёвый омут

Art on Web — художники в сети

биография, картины
Главная → Левитан Исаак → Картины → У омута

Картина Левитана «У омута» является первой среди трилогии драматических картин первой половины 1890-х годов. Картина написана была в 1892 году,в то время когда Левитан жил вместе с Кувшинниковой в Покровском имении Панафидиных, которое расположено в Тверской губернии. Художник очень часто бродил по болотистым местам в поисках новых образов. Поначалу он был сильно угрюм и подавлен постоянной непогодой и местной природой. Но в итоге работа его настолько захватила, что спустя уже год он представил новую картину, которая не оставила никого равнодушным. В 1893-94 гг. Исаак Левитан работал над более масштабной картиной этой трилогии «над вечным покоем». Образное мышление автора обрело в этой картине почти планетарный, натурфилософский масштаб. Позже в письме к Третьякову, Левитан признался, что в этой картине выражена вся его психическая сущность.

Всматриваясь в довольно внушительное по размерам полотно, ощущаешь мистическое тревожное чувство. Художник как бы дает понять, насколько сущность природы изначально могущественна. Через темную неширокую, на первый взгляд спокойную реку (воды которой уже размыли платину) перекинуты скользкие бревна и старые доски. Светлая тропинка на другом берегу как бы зовет за собой, но там расположен мрачный хвойный лес, над которым хмурится вечернее неспокойное небо. Состояние, переданное картиной, рождает ощущение неуверенности и страха. Задаешься вопросом, а нужно ли идти через это хмурое место. Навеянная впечатлением от омута картина не лишена также фантастического, мифического оттенка. Нестеров считал, что в этой картине изображено нечто пережитое автором, а изображение этого сумеречного места, эта своеобразная проекция драматизма внутреннего состояния художника в то время. Выставив свою картину, Левитан наблюдал за тем, как в среде московской художественной богемы полотно вызывало как абсолютно холодные отклики, так и горячо восторженные. Павел Третьяков приобрел новую картину Левитана для своей коллекции. Настроение картины «У омута» сопряжено с далеко не безоблачной , полной тягот и горестей жизни Левитана в эти годы. Автор постоянно вынужден был терпеть неприятности из-за своего еврейского происхождения. Именно это, и вынудило его покинуть Москву по предписанию за 24 часа. Несмотря на протесты художественной общественности, он проводил время в Тверской губернии, где и написал «у омута».
Обсудить на форуме

Исаак Левитан. У омута. Описание картины. Шедевры русской живописи

Исаак Левитан. У омута.

1892. Холст, масло. 150 x 209. Третьяковская Галерея, Москва, Россия.
1890-е годы — время расцвета мастерства Левитана, его широкого признания и популярности у ценителей искусства. Но жизнь его и в эти годы отнюдь не была безоблачной, лишенной горестей и тягот. Не случайно рядом с пейзажами, утверждавшими красоту русской природы и единящих с ней мыслей и чувств, в его творчестве есть и драматические образы, в которых живет память о несовершенстве действительности. Так, даже прославившись, он «все-таки постоянно терпел всевозможные неприятности из-за своего еврейства». В то самое время, когда он в 1892 году работал над Вечерним звоном, началось выселение из Москвы лиц еврейской национальности, и в один «прекрасный» день Левитану было предписано, как «некрещеному еврею», в двадцать четыре часа покинуть город.
Несмотря на протесты художественной общественности, живописцу пришлось какое-то время жить то в Тверской, то во Владимирской губерниях, пока хлопоты друзей и сознающих абсурдность совершившегося влиятельных лиц (в том числе и Павла Третьякова), не позволили ему вернуться в Москву.

Первая среди картин своеобразной драматической трилогии, созданной Левитаном в первой половине 1890-х годов, — «У омута» (наряду с «Владимиркой» и «Вечным покоем»).

В 1891 году Левитан вместе с Кувшинниковой жил в имении Панафидиных Покровское в Тверской губернии. В поисках новых образов художник бесконечно бродил по болотистым лесам и, хотя сначала был подавлен угрюмой местной природой и постоянной непогодой, все-таки работа его захватила, а спустя год он представил свою новую картину, о которой уже заговорила вся Москва.

Когда всматриваешься в достаточно большое полотно «У омута», появляется тревожное мистическое чувство. Впервые живописец не просто любуется природой, а словно констатирует факт ее изначально скрытого могущества. Через неширокую, темную и, казалось бы, спокойную реку, которая уже размыла плотину, перекинуты старые доски и скользкие бревна. На другом берегу зовет за собой продолжающаяся светлая тропинка, но там сгущается мрачный лиственно-хвойный лес, а над ним хмурится неспокойное вечернее небо. Зловещая сумеречность переданного состояния рождает ощущение страха и неуверенности – а стоит ли туда идти, через это гиблое место? И нужно ли человеку время от времени вглядываться в бездну?

Написанная под впечатлением от омута, предание о котором некогда вдохновило Пушкина на создание «Русалки», картина тем не менее лишена мифопоэтического, фантастического оттенка. Скорее прав Нестеров, считавший, что в этой картине запечатлено «нечто пережитое автором и воплощенное в реальные формы драматического ландшафта», и изображение этого сумеречного «гиблого места» есть проекция в природу драматизма внутренней жизни Левитана в то время.

В московской художественной среде это полотно вызывало как горячо восторженные, так и абсолютно холодные отклики. Новую картину приобрел для своей коллекции Павел Третьяков.

В 1893-1894 годах Левитан работал над третьей, наиболее масштабной картиной своего драматического цикла — «Над вечным покоем» (1894), в которой его «мышление в образах» обрело почти натурфилософский, планетарный в своей сущности масштаб. В письме к Третьякову он признавался даже, что в этой картине он «весь, со всей своей психикой, со всем своим содержанием».

В.Лось близок к тому, чтобы сформулировать смысл картины, но неточен в наблюдении: «Совсем иное световое решение было найдено живописцем в картине «У омута», точно соответствующему ее содержанию. Левитан передал в картине ощущение тревоги, взволнованной таинственности. Узкая тропинка, шаткие мостик из бревен, перекинутый над омутом, уводит зрителя от светлой водной поверхности, подсвеченной догорающей зарей, к лесной чащобе, погружающейся в сумрак».

Правильнее, наверное, говорить не о тревоге, а об опасности места. Тропинка совсем не узкая, а мостик из трех толстых бревен без пошатни, но поскользнуться и упасть легко. Водная поверхность не светлая, а черная: светлость от отраженного неба. Важная особенность мостика в направленности бревен: они расположены так, что при любом положении зрителя они смотрят прямо на него. Это значит, что при всей опасности перехода путник вынужден продолжить путь на ту сторону по мосту. На той стороне дорога становится хуже — в одну узкую доску. И очень скоро упирается в глухой лес. В.Лось не отмечает еще одну мрачную деталь: темное небо за лесом. Значит, пройдя опасное место, углубясь в темный, хмурый лес и, возможно, избегнув неприятностей, путник не выйдет из тяжелого положения — небо (будущее) не обещает облегчения.

Опасность, трудность и новая опасность, наконец, безнадежность жизненной ситуации — вот идея картины.

С.Сандомирский

art-catalog.ru

Непейзажный Левитан

Автор — Анна Вчерашняя

Несложно понять, на чём основано утверждение, будто человеческие лица и фигуры не давались Левитану. Во-первых, все портреты, когда-либо выполненные Левитаном, можно пересчитать чуть не по пальцам (их в самом деле немногим более десяти) — тогда как счёт пейзажей идёт на сотни или даже на тысячи, если учитывать этюды. Во-вторых, широко известна история о том, что когда понадобилось вписать женскую фигурку в левитановский пейзаж «Осенний день. Сокольники», об этом одолжении пришлось просить Николая Чехова — однокурсника художника и брата писателя. В-третьих, зрители привыкли воспринимать Левитана как чистого пейзажиста, самодостаточного и абсолютного, — к тому же пейзажиста, принципиально избегающего встраивать человека в природный ландшафт.

Автопортрет Исаак Ильич Левитан 1885, 37.7 × 27.8 см

«Я хочу писать стог сена, в нём же нет костей и анатомии…» И всё-таки может ли художник, получивший основательное образование — а Левитан, как мы знаем, одиннадцать лет провёл в Московском училище живописи, ваяния и зодчества — никогда не писать человеческих голов и торсов «с гипсов», не разбираться в анатомии, никого не портретировать с натуры?

Художник Захар Пичугин, приятель Левитана по МУЖВЗ, вспоминал: «По окончании и выходе из Училища, чтобы получить медаль, нужно было написать этюд с голого натурщика, с чем он справился очень удачно». По-видимому, об этом же случае рассказывает и друг Левитана Михаил Нестеров: «Как-то он пришёл к нам в натурный класс и написал необязательный для пейзажистов этюд голого тела, написал совершенно по-своему, в два-три дня, хотя на это полагался месяц».

Этюд, впечатливший Пичугина и Нестерова, к сожалению, неизвестен — точно так же туманна и неопределённа и судьба некоторых портретных работ Левитана, чьи упоминания встречаются в мемуарной литературе и архивных документах. Исследователи предполагают, что некоторые из портретов, возможно, хранятся в частных коллекциях в виде семейных реликвий, другие могут обнаружиться где-то в архивах в качестве работ неизвестного мастера. Так что, вполне возможно, Левитан-портретист в будущем еще преподнесёт ценителям живописи сюрпризы.

Что до анатомии и вообще технической стороны изображения человека, отношение Левитана точнее будет описать словами «умел, но не любил». Его однокашник по мастерской Саврасова — художник Константин Коровин — вспоминает, как они вместе с Левитаном готовились к экзаменам. Исаак увлечённо зубрил географию Египта, Костенька же (так звали весёлого и беззлобного Коровина все, кто его знал) настаивал, что пора от географии переходить к анатомии.

— Нет, постой, — говорю я, — Давай лучше анатомию…

— Ну зачем это? Я никогда не буду писать человека. Анатомия! Я не хочу знать, какие у меня кости, какой хрусталик в глазу. Ой, это невозможно…

— Нет, обязан знать, — говорю я с умыслом. — Ты сегодня хотел писать вечером «Галки летят…»

— Ну и что же?..

— Значит — должен знать анатомию галки…

Левитан пристально посмотрел на меня и сказал, горячась:

— Но нет же анатомии весны…

— Кажется, еще нет, а будет…

— Ну, довольно. Ты же крокодил! Я не могу, я не хочу знать человека, зачем мне его кости?

— А итальянцы знали анатомию, Микеланджело знал, — говорю я…

— Да, да, правда, но я хочу писать стог сена, в нём же нет костей и анатомии…

На экзамене по анатомии, если верить Коровину, Левитан курьёзно отказывался брать в руки человеческий череп, строение которого ему предстояло описать экзаменаторам, — твердил только: «Это ужасно! Это смерть! Я не могу видеть мёртвых, покойников…»

Братья Сергей и Константин Коровины, насмеявшись, стали дразнить Левитана Гамлетом — уж больно хорошо, дескать, меланхолику удаётся сцена с черепом… «Литографии в журнале Москва(М., 1882). Художественное приложение к № 11. Иллюстрация к одноименному рассказу анонимного автора». Российская национальная библиотека, Санкт-Петербург

Разрыв-трава (Ночь на Ивана Купалу) Литография. 29 × 23,6. Cобраниe семьи Яковлевых. ГТГ В журнальной поденщине, которую приходилось выполнять Левитану, заметно это его пренебрежение к анатомии: фигуры крестьян схематичны, ракурсы не лишены ошибок, а движения скованны и условны. Левитан не только не терпел, но и не умел работать в жанровой и сатирической живописи, вся его природа восставала против этого: кисть его словно становилась неповоротливой, а сам он — на удивление косноязычным. Всё, что делалось не ради искусства, а ради заработка, выходило вымученным и неловким.

Но если, случалось, Левитан воспламенялся какой-то художественной идеей или оказывался в атмосфере, где во главу угла ставилось искусство, происходила чудесная трансформация — люди на его портретах начинали жить и дышать.

Еврейка в восточном покрывале Исаак Ильич Левитан 1884, 39 × 26 см Выразительный акварельный этюд «Еврейка в восточном покрывале» хранится в мемориальном историко-художественном и природном музее-заповеднике В. Д. Поленова в Тульской области. Почему же этюд Левитана обнаруживается в музее Поленова?

Объяснение — очень простое. Преподаватель пейзажного класса МУЖВЗ Василий Поленов, сменивший на этом посту Алексея Саврасова, любил собирать талантливых учеников на «рисовальные четверги» и «акварельные воскресные утра» у себя в имении.

Сестра Василия Дмитриевича Елена Поленова, и сама интересная художница, рассказывала в письме подруге: «…сегодня на нашем воскресном собрании было два новых члена: Васильины ученики Левитан и Коровин… Левитан сделал акварель — розовую голову — прелесть что такое!» И о другом случае: «После чая рисовали карандашом голову старика, очень интересно освещённого и характерного… Что Левитан сделал! Ну просто восторг!..» Старик с окладистой бородой Исаак Ильич Левитан 1888, 15 × 14 см

Натурщик в венецианском костюме Исаак Ильич Левитан 1887, 21 × 19 см

Натурщица в восточном покрывале Исаак Ильич Левитан 1884, 15 × 11 см Кто именно стал натурщицей для «Еврейки в восточном покрывале», сейчас уже сложно сказать. Зато мы с уверенностью можем предположить, для какой картины хозяин «акварельных утр» мог использовать эти наработки. По-видимому, та же натурщица, которую с таким чувством написал акварелью Левитан, могла послужить моделью для женщины-еврейки, схваченной в прелюбодеянии, в масштабном полотне Поленова «Христос и грешница». Интересно, что Христа для этой и других картин евангельского цикла Василий Поленов пробовал писать и с Левитана, и с Коровина, но остановился, в силу большей достоверности, конечно, на Левитане.

*кликабельно Христос и грешница (Кто из вас без греха?) Василий Дмитриевич Поленов 1887-е , 325 × 611 см Кстати, ошибочно считать, что сам Левитан, в отличие от Поленова с его «Христом и грешницей», в жизни не писал многофигурных композиций: в Музее Израиля в Иерусалиме представлена его работа «На пути к Сиону», выполненная художником в 1890-м году по заказу «Общества просвещения евреев в России».

На пути к Сиону Исаак Ильич Левитан 1890

Портреты девочек из семейства Яковлевых

Портрет Лены Ненароковой Исаак Ильич Левитан 1880, 37 × 29 см

Портрет Нади Яковлевой Исаак Ильич Левитан 1880, 45 × 32 см Два детских портрета, сделанных 20-летним Левитаном, имеют больше мемориальную, нежели художественную ценность, зато косвенно могут многое рассказать о бесприютной юности и истории становления Левитана.

19-летним студентом получив 100 рублей от Павла Третьякова за картину «Осенний день. Сокольники», Левитан торжествовал: эта сумма сулила ему, а также семейству его сестры Терезы, опекаемому художником, какое-то количество сытых дней. Но деньги быстро иссякли. «Левитан искал заработка и не отказывался ни от каких заказов, — повествует биограф художника Софья Пророкова. — Попросят сделать рисунок с надгробья, он идёт на кладбище, рисует. Исполняет заказ со всем старанием и умением, на какое способен. Заказчику нравится… Все эти труды оплачивались мизерно. Писал он и копии с картин в галерее Третьяковых, писал портреты, в которых был не очень силён…»

К счастью, имя начинающего художника после покупки его картины Третьяковым стало на слуху в кругах любителей живописи. И в 1880-м году титулярный советник Василий Васильевич Яковлев, неравнодушный к искусству, приглашает талантливого юношу давать уроки живописи своей девятилетней падчерице Лене Ненароковой. «Он пришёл, стараясь сохранять солидность, — реконструирует ситуацию Софья Пророкова, — но юность проглядывала в его застенчивости, в откровенной неопытности. По просьбе родителей Левитан рисовал портреты ученицы и ее сестры. Вместе с отцом Лены он побывал в их имении зимой, катался там на лыжах по заснеженному берегу Днепра и делал наброски пейзажей, окутанных зимними одеждами».

Повзрослевшая Лена Ненарокова, в замужестве Елена Федоровна Дейша, оставит о своём учителе любопытные воспоминания. Она, в числе прочего, рассказывала, как они с отчимом посещали мастерскую Левитана и там ей особо запомнился стоящий на мольберте портрет «какой-то бледной старушки», которую Левитан, очевидно, на заказ, писал с фотографической карточки. Не исключено, что когда-нибудь сенсационно найдётся и эта работа.

«Моя мать закала ему портреты, — вспоминает Елена Ненарокова-Дейша, — мой и моей сестры. Он нарисовал карандашом на желтовато-розовой бумаге. Портрет сестры ему скоро удался, а с моим пришлось повозиться. Он сделал два экземпляра, и то остался недоволен».

Маленькой Нади Яковлевой, которую Левитан, по недостатку опыта в портретировании, изобразил несколько скованной и неуклюжей, с руками, сложенными на коленях и приоткрытым от напряжения ртом, не станет всего через пару лет — она утонет в Днепре 26 июля 1882 года. Эту трагедию Левитан будет переживать вместе с приветившей его семьёй Яковлевых и даже специально съездит с родителями малышки в Ларино, чтобы сделать для них набросок её могилы.

Сейчас портрет Лены, переданный её наследниками, хранится в Третьяковской галерее, а Надин — в Русском музее.

Кладбище. Могила Нади Яковлевой Исаак Ильич Левитан 1882, 6 × 13 см

Могила Нади Яковлевой Исаак Ильич Левитан 1882, 20 × 15 см

Портрет мальчика Иосифа Левина

Портрет мальчика Иосифа Левина Исаак Ильич Левитан 1880-е , 21×17 см Сравнительно недавно, в 1993-м году, Третьяковская галерея приобрела еще один детский графический портрет работы Левитана, сделанный, вероятно, ненамного позднее, чем портреты девочек из семьи Яковлевых, — в начале 1880-х годов, но демонстрирующий ощутимо возросший уровень мастерства молодого художника в передаче характера модели.

Левитановский «Мальчик Иосиф Левин», хотя об обстоятельствах создания его портрета известно мало, в сравнении с портретами девочек выглядит и выразительнее, и характернее: в чертах совсем еще детского лица определённо видны и ум, и воля, и цельность натуры. Под воротником матроски хорошо читается подпись: «И.Левитан».

Этот 6-летний мальчишка с пытливым взглядом еще при короткой жизни Левитана успеет сделаться знаменитостью: Иосиф Аркадьевич Левин станет выдающимся пианистом. В Московскую консерваторию, в силу необыкновенных способностей, его примут сразу в старший «профессорский» класс, по виртуозности игры Иосиф Левин станет первым на курсе, опередив своих однокашников Рахманинова и Скрябина. Позднее он уедет в Дрезден совершенствоваться под руководством Антона Рубинштейна, а в 1919-м году переберётся в Нью-Йорк, где и окончит свои дни, оставив плеяду благодарных учеников и учебник «Основные принципы фортепианной игры», считающейся классикой музыкально-педагогической литературы.

Американский музыкальный критик Гарольд Шонберг сравнивал игру Иосифа Левина, крупнейшего русско-американского пианиста-виртуоза первой половины ХХ века, с «согласным пением утренних звёзд».

Разглядел ли, если судить по портрету, Левитан-портретист в 6-летнем еврейском мальчике творческую незаурядность? С нашей точки зрения — безусловно. Кстати, фамилии Левин и Левитан происходят от одного и того же корня и указывают на то, что предки обоих принадлежали к священническому «колену Левия». Российко-американский пианист Иосиф Левин. Фотографии разных лет.

Портрет Софьи Петровны Кувшинниковой

Портрет Софьи Петровны Кувшинниковой Исаак Ильич Левитан 1888, 88 × 57 см О Софье Петровне Кувшинниковой, возлюбленной Левитана, бывшей рядом с художником долгих 8 лет, — и это будут самые плодотворные годы в его биографии, — не рассказать в двух словах (впрочем, Артхив пытался это сделать здесь). Конечно, Кувшинникова была и сложнее, и глубже Ольги Ивановны Дымовой, чеховской «Попрыгуньи», хотя событийная канва (адюльтер, обманутый муж-доктор и порядочный человек, выезды на этюды) совпадает — недаром же после выхода рассказа Левитан порывался вызвать Чехова на дуэль.

Исаак Левитан. Портрет писателя Антона Чехова. Этюд

«Можете себе представить, — шутливо жаловался Чехов в письме актрисе Лидии Авиловой, — одна знакомая моя, 42-летняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей „Попрыгуньи“, и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика — внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор и живет она с художником».

Коровин вспоминал, как в ранней юности они с Левитаном, любуясь знакомыми девочками, обсуждали возможность и невозможность любовных отношений с ними и Левитан чуть не в отчаянии говорил: «Мы не нужны. Они не понимают.

Я же не знаю, что говорить с ними. Когда мне сестра говорит: „Зачем ты пишешь серый день, грязную дорогу?“ — я молчу. Но если бы мне это сказала она, которую я полюбил бы, моя женщина, — я ушёл бы тотчас же». Столь длительный роман Софьи Петровны и Левитана объясним не только тем, что она закрывала глаза на параллельные увлечения влюбчивого художника (такой версии придерживается чеховский биограф Дональд Рейфилд), но тем, что Кувшинникова оказалась первой и, возможно, единственной, кто до конца «понимает» и принимает и серый день, и грязную дорогую, и «серенькую, жалконькую деревеньку», как говаривал Чехов, — всё то, что было дорого Левитану.

Благодаря её энергии, настойчивости, поддерживающему вниманию Левитан судьбоносно окажется на Волге, при непосредственном участии Софьи Петровны создавались самые знаменитые его вещи — «Тихая обитель», «У омута», «Владимирка», «Над вечным покоем».

«Это была женщина интересная, — рассказывала о Кувшинниковой переводчица и драматург Татьяна Щепкина-Куперник. — Некрасивая, с лицом настоящей мулатки, с вьющимися… черными волосами и живыми темными глазами, с великолепной фигурой, она была известна всей Москве…

Она писала красками (и очень хорошо, даже выставляла свои работы, главным образом цветы), прекрасно играла на фортепиано, в молодости носила мужской костюм и ходила с ружьем на охоту, а позже ездила с художниками на этюды в качестве полноправного товарища…

Она соединяла с большой смелостью жизни и суждений старомодную благовоспитанность манер и скромность речи; это был очень занятный контраст».

Мария Павловна Чехова информировала в письмах брата Антона о развитии романа Левитана и Кувшинниковой: «Ты не представляешь, что происходит с С. П. Балованная добрым и великодушным мужем, беззаботным и прочным устройством жизни, где всё подчинялось ей, она укрощает самоё себя, терпеливо сносит хандру, раздражение и резкости Левитана, лишь бы вселить в его беспокойную, тревожную душу ощущение лада и надёжности.

Радуется, когда видит, что мир снова наполняется для него всеми красками, и его влечет холст, и он улыбчив и мягок. А людские пересуды ее мало интересуют».

Иногда говорят, что левитановский портрет Софьи Петровны грустен и холоден. Но, может быть, он просто объективен? И в этом образе невесело задумавшейся, немного напряжённой «интересной женщины» Левитан показывает и сложность её любовной истории, и так хорошо знакомые современникам «лицо мулатки» и «фигуру Афродиты», и даже её любимое белое атласное платье, которое после болезненного расставания с Левитаном Софья Петровна убрала в шкаф, как реликвию, и больше никогда не надевала…

Фотопортрет Софьи Кувшинниковой

Фотопортрет Софьи Кувшинниковой

Портрет Николая Павловича Панафидина

Портрет Н. П. Панафидина Исаак Ильич Левитан 1891, 88.5 × 71 см

«Было бы мне крайне радостно видеть твою крокодилью физиономию у нас в Затишье. Рыбная ловля превосходная у нас: окуни, щуки и всякая тварь водная!» — это Левитан так «обольщает» друга Чехова, зазывая его в местечко Затишье в Тверской губернии, рядом с которой в имении Курово-Покровское вместе с Кувшинниковой и близкой подругой Чеховых Ликой Мизиновой проводит лето.

Хозяин Курово-Покровского и дядя Лики Николай Павлович Панафидин изображён на этом превосходном портрете. Глядя на портрет Панафидина, нельзя не заметить, с какой глубокой симпатией относится к своей модели Левитан. И это объяснимо. «В доме Панафидиных очень бережно относились к Левитану, — свидетельствует биограф Софья Пророкова, — его покой не нарушался, несмотря на то, что летом здесь жила огромная семья, с детьми и внуками. В Затишье никто без приглашения не шёл, и к часам художника испытывали большое почтение. Но когда Левитан отдыхал, все старались его развлечь».

Другой биограф, Иван Евдокимов, подтверждает: Левитану мало где были так рады, как в имении Панафидина. «За художником благородно и бескорыстно ухаживал весь дом. Исаак Ильич не остался в долгу. Он написал во весь рост портрет хозяина Николая Павловича Панафидина и подарил этому симпатичному трогательному человеку. Портрет был не в жанре Левитана, труден, непривычен, — и художник потратил много труда, чтобы сделать всё-таки отличный портрет».

Кстати, именно в имении Николая Панафидина создавалась знаменитые картины Левитана «У омута» и «Над вечным покоем».

Портрет Анны Александровны Грошевой

Портрет А. А. Грошевой Исаак Ильич Левитан 1890-е , 58 × 41 см В этом женском портрете, если не знать, кто его автор, не сразу опознаётся Левитан: скорее уж можно подумать о Серове с его глубиной проникновения во внутренний мир модели. Боа, платье, волосы и шляпка выполнены углем, мягкий овал лица подцвечен сангиной, молодая особа задумчива, грустна и не решается или же просто не хочет смотреть на зрителя. «Какими ненужными смотрятся эта дешевенькая меховая горжетка и шляпа, будто надетые с чужой женщины! — восклицает Софья Пророкова. — Огромное горе излучает рисунок, так удавшийся Левитану».

Так кто же она — героиня этого портрета? И что послужило причиной её грусти и её горя?

В начале 1890-х годов Левитан и Кувшинникова открыли для себя волжский город Плёс, который оставит в творчестве Левитана неизгладимый след. В Плёсе они сняли половину «дома с красной крышей», принадлежащего купцу по фамилии Грошев — симпатичному малому, недавно женившемуся на девушке из соседнего посёлка Анне, воспитаннице богатого фабриканта. Она получила хорошее домашнее образование, тянулась к просвещению, любила читать, бонны и гувернантки воспитывали из Анны барышню, но после замужества она «попала в душную семью старообрядцев-фанатиков, изнывала под гнетом жестокой свекрови».

Грошева сдружилась с Кувшинниковой, Левитаном и присоединившимся к ним Саввой Морозовым — будущим миллионером-меценатом, который брал у Левитана в Плёсе уроки живописи. Анну тянуло к «культурным людям». А они, в свою очередь, считая её чем-то вроде Катерины из «Грозы» Островского, поддержали желание бежать женщины в Москву.

Савва Морозов снабдил Грошеву деньгами, нанял для неё экипаж. Левитан и Кувшинникова содействовали её побегу. Исаак Левитан Портрет С. П. Кувшинниковой

Софья Кувшинникова в воспоминаниях о Левитане упомянёт и об Анне Грошевой, изложив своё видение событий и не называя имён, чтобы никого не компрометировать: «Судьбе угодно было впутать нас в семейную драму одной симпатичной женщины-старообрядки. Мятущаяся её душа изнывала под гнётом семейной жизни, и, случайно познакомившись с нами, она нашла в нас отклик многому из того, что бродило в ее душе…

Когда у этой женщины созрело решение уйти из семьи, нам пришлось целыми часами обсуждать с ней разные подробности, как это сделать. Видеться приходилось тайком по вечерам, и вот, бывало, я брожу с нею с подгородной рощице, а Левитан стережёт нас на пригорке и в то же время любуется тихой зарёй, догорающей над городком…»

Конечно же, всё закончилось небывалым, неслыханным для тихого заштатного Плёса скандалом. Отчаявшийся муж приезжал в Москву, требовал от беглянки вернуться, она отвечала категорическим отказом. Через 3 года после смерти Левитана вышел роман-пасквиль писателя Северцева-Полилова с саркастичным названием «Развиватели»: купец Грошев там назван Полушкиным, Левитан — Львовским, Кувшинникова — Хрустальниковой, Морозов — Зиминым.

Но и до публикации романа-обвинения в Плёсе были убеждены, что дело обстояло так: коварный Левитан влюбился в красавицу Грошеву, а, наигравшись, вероломно бросил её в холодной чужой Москве. У Левитана в этой громкой истории есть и адвокаты, и обвинители: один считают, что он, целиком поглощенный творчеством, был в ситуации с Грошевой просто невольным свидетелем, другие — что Анна всего лишь пополнила ряды женщин, сломавших собственную судьбу из-за любви к неотразимому Левитану.

Последний автопортрет Левитана

Портретов работы Левитана известно совсем немного — практически все они фигурируют в нашем материале. Высокое качество некоторых из них подтверждает тезис искусствоведа Нины Марковой: «Широко распространённое мнение, что Левитан не умел изображать человека, — не более чем миф». Портрет А. П. Ленского Исаак Ильич Левитан 1890-е, 106 × 74 см

Портрет Е. П. Колосовской Исаак Ильич Левитан 1890-е, 56 × 45 см

Мужской портрет Исаак Ильич Левитан 1894, 64 × 50 см

Студент Исаак Ильич Левитан 1880-е, 62 × 52 см

Источник

Описание

На переднем плане картины изображены мостки, переходящие в брёвна плотины, справа от которой находится омут. За плотиной, на другой стороне реки, продолжается узкая тропинка, которая, огибая прибрежные кусты, ведёт в сторону тёмного леса. Непрерывная линия, составленная из мостков, плотины и продолжающейся за ней тропинки, является стержнем композиции и подчёркивает глубину пейзажа, как бы приглашая взгляд зрителя пройти за собой и проникнуть в чащу сумеречного леса[22].

Несмотря на то, что река неширока, преодоление этого пространства оказывается непростой задачей. Сумеречное освещение и нависшая над «гиблым местом» тишина вызывают чувство тревоги и неуютности, ощущение «драматической неразрешённости» и даже чувство опасности, появляющееся вместе с желанием броситься в это «грозящее гибелью пространство»[23]. По словам Алексея Фёдорова-Давыдова, «всё тревожно и напряжённо в этом пейзаже: и темнеющая зелень деревьев и кустов, и жёлтая в свете заката вода, по-разному, но равно драматичная и в стоячем зеркале справа и в тревожной ряби слева»[24].

По своей композиции и «силовым линиям» картина «У омута» очень близка к картине «Тихая обитель», написанной в 1890 году: в обоих случаях взгляд зрителя переходит по мостику через реку, за которой видна тропинка, уходящая в лес. Но при этом совершенно различны переживания, вызываемые этими картинами, — в отличие от спокойной умиротворённости «Тихой обители», полотно «У омута» навевает чувство тревоги и опасности, так что эти две картины можно рассматривать как «своеобразную антиномическую пару»[23].