Биография Поля Гогена. 1-й Таитянский период

Картина Таитянская пастораль Поля Гогена

Интернет-магазин BigArtShop представляет большой каталог картин художника Поля Гогена. Вы можете выбрать и купить понравившиеся репродукции картин Поля Гогена на натуральном холсте.

В возрасте 17 лет он вместе с командой торгового судна совершил несколько долговременных морских путешествий.

Когда ему исполнилось 23, начал строить весьма успешно деловую карьеру в Париже. Финансовое благополучие позволило Гогену заняться коллекционированием произведений импрессионистов.

В плане художественного образования он получил несколько уроков у Камиля Писсаро.

В 1883 он оставил коммерческую деятельность, решив посвятить себя живописи; это привело к нищете и разрыву с семьей.

Как художник он нуждается в уединенной жизни в гармонии с природой.

В 1887 Гоген отправляется на остров Мартиника. Затем некоторое время проводит в Бретани. Лучшие пейзажи Гогена и картина «Желтый Христос» относятся к бретонскому периоду творчества.

Гоген становится лидером нового направления — синтетизма, по-новому используя цвет и форму, смело очерчивая объекты, упрощая образы, сопоставляя большие участки чистого цвета для достижения эмоционального эффекта.

В конце 1888 Гоген провел несколько месяцев в Арле вместе с Ван Гогом. Здесь Гоген создал несколько прекрасных рисунков и полотен, но пребывание в Арле закончилось ссорой, во время которой Ван Гог отрезал себе ухо; вскоре Гоген уехал из Арля.

В начале 1891 Гоген устроил аукцион своих работ, чтобы на вырученные деньги совершить путешествие на остров Таити. Гоген ненавидел буржуазное общество и в возрасте 43 лет он решил уехать подальше от цивилизации. Остров Таити стал его второй родиной, но болезнь и нищета заставили Гогена в 1893 вернуться в Париж. Двумя годами позже он вновь приехал на Таити. На этом острове он написал более сотни картин.

В 1898, практически без средств к существованию, в полном отчаянии, Гоген пытался покончить с собой. В 1901 он перебрался на остров Доминик (Маркизские острова), где, больной и одинокий, умер 8 мая 1903.

Помимо картин Гоген оставил литературное наследие, которое включает его дневники и письма, исследования таитянской культуры и мифов, мемуары До и После. Гоген писал также критические статьи в периодические издания и основал на Таити сатирический журнал.

Текстура холста, качественные краски и широкоформатная печать позволяют нашим репродукциям Поля Гогена не уступать оригиналу. Холст будет натянут на специальный подрамник, после чего картина может быть оправлена в выбранный Вами багет.

LiveInternetLiveInternet

Воскресенье, 22 Октября 2020 г. 10:29 + в цитатник

Процитировано 1 раз Понравилось: 7 пользователям

Нравится Поделиться

0

Нравится

• 7
  Запись понравилась
• Процитировали
• 0
  Сохранили

• Добавить в цитатник
• 0
  Сохранить в ссылки

Понравилось7
0

Картины импрессионистов

Поль Гоген: жизнь и творчество

Поль Гоген в музеях

Эпизоды из жизни: 15

«…Писем все нет. Денег тоже. Полное одиночество. Как жаль, что никто из друзей не мог составить ему (возьми женщину!), — говорят Гогену старики туземцы, указывая ему на местных вахин.

Но Гогена сковывала робость. Маорийские женщины его смущали. Здесь разница между полами была выражена гораздо менее четко, чем в Европе. Мужской тип был смягчен своеобразной грацией, зато женщина, привыкшая работать наравне с мужчиной, унаследовала в какой-то мере его физическую мощь. Крепко сколоченная, с широкими щиколотками и запястьями, с узкими бедрами и развитыми плечами, по которым рассыпана густая, иссиня-черная грива, она двигалась плавной и сильной поступью красивого животного. Любовные отношения между мужчиной и женщиной были предельно откровенны и недвусмысленны — без тени сентиментальности. Все определяло физическое наслаждение. Любовь маорийцев не знала предварительных ухаживаний, как и не знала стыдливости. «Возьми женщину» — следовало понимать в самом прямом смысле этого слова. Взять женщину — значило взять ее молча, грубо, как при насилии, только насилии ожидаемом и желанном. «А я робел перед ними, по крайней мере перед теми из них, кто не жил со своими тане».

Угнетенный одиночеством, Гоген стал писать с меньшим подъемом. И вдруг, повинуясь какому-то необъяснимому внутреннему побуждению, он решил предпринять поездку по Таити — поездку без определенной цели. Пересекши остров, он направился к его северному побережью и прибыл в Таравао. Там у местного жандарма он одолжил лошадь и решил продолжать путь в сторону Итиа.

«В маленьком местечке Фаоне, расположенно по соседству с районом Итиа, меня окликнул туземец.

— Эй, человек, который делает людей! — Он знал, что я художник. — Хаэре ма та маха! (Отведай нашей пищи! — таитянская формула гостеприимства.) Я не заставил себя просить, такой приветливой и мягкой была улыбка, сопровождавшая эти слова. Я спешился, хозяин взял мою лошадь и привязал ее к дереву… Мы оба вошли в хижину, где мужчины, женщины и дети, сидя на земле, разговаривали и курили. — Куда держишь путь? — спросила меня красивая маорийка лет сорока. — В Итиа. — Для чего? Не знаю, что мне пришло в голову, — может, сам того не подозревая, я назвал подлинную цель моей поездки, оставшуюся тайной для меня самого. — Чтобы найти женщину, — ответил я. — В Итиа много красивых женщин. Ты хочешь красивую? — Да. — Я могу предложить тебе такую. Это моя дочь. — Она молодая? — Да. — Здоровая? — Да. — Ну что ж. Приведи ее.

Женщина вышла. А четверть часа спустя, когда подали угощение — плоды хлебного дерева, креветки и рыбу, — она вернулась с рослой девушкой, которая держала в руке маленький сверток. Сквозь платье из совершенно прозрачного розового муслина видна была золотистая кожа ее плеч и рук. Задорно торчали два острых соска. Ее очаровательное лицо ничем не напоминало тот тип, который я до сих пор постоянно встречал на острове, и волосы у нее были совершенно необычные — густые и слегка вьющиеся. В солнечных лучах все это создавало оргию оттенков хрома. Потом я узнал, что она была родом из Тонга. Она села рядом со мной, и я задал ей несколько вопросов: — Ты не боишься меня? — Айта (нет). — Ты согласна навсегда поселиться в моей хижине? — Эха (да). — Ты когда-нибудь болела? — Айта.

И все. Сердце мое билось, а девушка невозмутимо раскладывала передо мной на земле на банановом листе предложенное мне угощение. Я ел с большим аппетитом, но я был смущен, я робел. Эта девушка — ребенок лет тринадцати (маорийские женщины созревают на пять-шесть лет раньше, чем женщины в странах с умеренным климатом) — и чаровала, и пугала меня. Что происходило в ее душе? И я — я, такой старый для нее, — колебался, когда надо было скрепить этот договор, столь поспешно задуманный и заключенный. Быть может, размышлял я, это мать приказала ей, заставила ее. А может, это сделка, которую они обсудили между собой. И однако я отчетливо различал в этом большом ребенке черты независимости и гордости, столь характерные для ее расы.

Но в особенности меня успокоило то, что вся ее повадка, весь ее вид неопровержимо свидетельствовали о той ясности духа, которая у очень молодых людей сопутствует честным, достойным похвалы поступкам. А насмешливая складка возле рта, впрочем доброго, чувственного и нежного, говорила о том, что опасаться надо не ей, а мне… Не стану утверждать, что, когда я вышел за порог хижины, мое сердце не сжималось от странной тоски, щемящей тревоги, от самого настоящего страха».

В сопровождении семьи Техуры — так звали юную маорийку — Гоген вернулся в Таравао со своей «невестой».

«Я возвратил жандарму его лошадь. Жена жандарма, француженка, бесхитростная, но и бестактная, сказала: — Как! Вы берете с собой эту потаскушку?

Ненавидящим взглядом она раздевала девушку, а та выдерживала этот экзамен с гордым безразличием. Я на мгновение загляделся на символическое зрелище, какое являли собой эти две женщины: это были распад и юное цветение, закон ивера, искусственность и природа, и первая обдавала вторую нечистым дыханием лжи и злобы. Это было также столкновение двух рас, и я устыдился своей. Мне казалось, что она пятнает чистое небо тучей грязного дыма. И я быстро отвел взгляд от француженки, чтобы успокоить и утешить его блеском живого золота, которое я уже успел полюбить.

Прощание с семьей состоялось в Таравао, в лавчонке у китайца, который торгует всем понемногу — людьми и животными. Сев в почтовую карету, мы с моей невестой проехали двадцать пять километров до моего дома в Матаиеа.

Жена моя была немногословна, задумчива и насмешлива. Мы все время наблюдали друг за другом, но она оставалась для меня непроницаемой, и вскоре я оказался побежденным в этом поединке. Напрасно я давал себе слово следить за собой, держать себя в руках, чтобы не терять наблюдательности. Вопреки моим самым твердым решениям мои нервы не выдерживали, и вскоре Техура читала во мне, как в открытой книге. Таким образом, я познал — в какой-то мере на собственном горьком опыте — огромную разницу между душой островитян и латинской, и в особенности французской, душой. Душа маорийки отдается не легко — нужно набраться терпения и долго изучать ее, чтобы ею овладеть. Вначале она ускользает от вас, всеми способами сбивает вас с толку, маскируясь смехом и переменчивостью настроений. И когда вы поддаетесь на эти внешние уловки, принимая их за чистую монету, за глубинную суть, и забываете разыгрывать роль, она изучает вас со спокойной уверенностью, кроющейся за смешливой беспечностью и младенческим легкомыслием.

Прошла неделя, и все это время я «ребячился» так, как сам не ждал от себя. Я любил Техуру и говорил ей об этом, а она улыбалась в ответ — она и без того это знала! Казалось, она тоже меня любит — только она мне этого не говорила. Но иногда ночью по золотистой коже Техуры пробегали вспышки…

На восьмой день — помнится, в этот день мы впервые вместе вошли в хижину — Техура попросила у меня разрешения поехать в Фаоне повидаться с матерью: я ей раньше это обещал. Я грустно смирился с ее отъездом и, положив ей в узелок из носового платка несколько пиастров, чтобы она могла оплатить дорожные расходы и купить рому для отца, проводил ее к почтовой карете. Мне казалось, что я прощаюсь с ней навсегда. Вдруг она не вернется?

Одиночество гнало меня из моей хижины. Работа валилась из рук.

Прошло много дней — и она вернулась. И тут началась безоблачная, счастливая жизнь, основанная на уверенности в завтрашнем дне, на обоюдном доверии и взаимной любви.

Я вновь взялся за работу, в моем доме поселилось счастье: я вставал вместе с солнцем, сияя, как оно само. Золотистое лицо Техуры озаряло радостью и светом и мой дом, и окрестный пейзаж. Все чувства в нас обоих были так изумительно просты! Как прекрасно было по утрам идти вместе купаться к соседнему ручью — так, наверное, шли в раю первый мужчина с первой женщиной.

Таитянский рай, наве наве фенуа….»

И до появления Техуры Гоген любил, вернее, хотел любить маорийцев. Но как он ни старался, он не мог проникнуть в душу этой расы. Он слушал песни на берегу или в хижинах, как слушают музыку другого мира. но с тех пор, как Техура вошла в его повседневную жизнь, все изменилось. Деревенские старики недаром твердили ему: «Мау тера» — есть порог, который нельзя переступить без физической близости. Любовь к Техуре и любовь к маорийцам слились в одно и равно расцветали в нем. Чувства проникают глубже, чем разум. Девушка была прекрасна, прекрасна своей первобытной красотой, прекрасна своей первобытной младенческой, капризной, но серьезной, созерцательной душой, полной глубокой вдумчивости, какая присуща именно детям, и сквозь душу Техуры Гогену открывалась душа маорийской расы, она звучала в теле дикарки Техуры, как звучала в песнях на пляже, когда начинало смеркаться и в маленьких хижинах Матаиеа зажигались ночники.
«Две таитянки на берегу». 1891 г. Холст, масло. 69х91 см. Лувр, Париж.

Гоген непрерывно писал девушку. Писал ее вдвоем с подругой на прибрежном песке ( «Таитянки на пляже»). Писал ее в кресле, со склоненным, задумчивым лицом («Грезы»). Во весь рост с маорийским мальчуганом на плече, в очень странной, проработанной композиции «Иа Орана Мариа» («Аве, Мария»). Меньше десяти лет назад в биржевой конторе Галишона Гоген писал столбцы цифр. В час, когда с горы спускаются злые духи — «тупапау», элегантный биржевой маклер в цилиндре выходил на улицу Лаффит. Теперь он носил набедренную повязку. Но из-под зеленоватых век струился все тот же чуть косящий взгляд. еще в те оседлые годы Гоген начал свое великое путешествие. Два года назад в Бретани, в своем «Желтом Христе», он воздвиг в корнуоллской деревне грубое деревянное распятие — своего рода христианский тотем. Теперь, в конце 1891 года, он написал «Иа Орана Мариа» — картину, где он перенес в таитянскую обстановку сцену, вдохновленную христианством: две молодые маорийки, сложив руки, молятся деве Марии, которую Техура одарила своим лицом, как два персонажа с боробудурского фриза одарили своими позами молящихся маорийских девушек, как впоследствии фигуры, написанные неизвестным фиванским художником эпохи XVIII династии, одарят своими позами сидящих на скамье маорийских женщин в праздничных одеждах на картине «Та матете». Перед взглядом Гогена — чуть косящим взглядом зеленоватых глаз — все смешивается, перегруппировывается, все возрождается и начинает жить новой жизнью. Долгое путешествие на месте продолжается. Корабль- призрак плывет к раннему утру мира.

Гоген все еще не терял надежды, что очередная почта доставит письмо и деньги от Мориса. Но тщетно! Тревога снедала его. Что делать? Просить о возвращении на родину? Он не мог решиться на это, ждал очередной почты, цеплялся за любую призрачную надежду, чтобы отсрочить решение.

Гоген страдал от нужды, от болезни («Сердце у меня, как видно, никуда не годится. С каждым днем мне становится хуже. Любая неожиданность, любое волнение совершенно выбивают меня из колеи. Когда я еду верхом, при малейшем рывке я на четыре-пять минут замираю от страха»). И все таки он продолжал «яростно и упорно» «идти против ветра» и, когда у него не было красок, резал по дереву. Теперь он создал уже около пятидесяти картин.

Гоген по-прежнему делал все возможное, чтобы «одолеть невзгоды».

Летом он продал две деревянные скульптуры за триста франков. Еще триста франков он получил в ноябре от Монфреда, который нашел покупателя на одну из хранившихся у него картин. на эти шестьсот франков да еще на то, что удалось занять в долг, Гогену пришлось перебиваться много месяцев. Положение его становилось безвыходным. Почти лишенный средств к существованию, он не мог больше оставаться на островах, но и не мог возвратиться в Европу. Его ходатайство о репатриации пока еще не было удовлетворено.

В это время в Париже друзья художника не сидели сложа руки и предприняли кое-какие шаги по вызволению Гогена с островов. 25 февраля Министерство внутренних дел согласилось взять на себя расходы по репатриации «художника, оказавшегося в бедственном положении».

Вскоре в Папеэте пришло уведомление о его репатриации.

Корабль удалялся от берега — Гоген смотрел в бинокль на плачущую на пристани Техуру. Потом Папеэте скрылся из глаз. Остров Таити исчезал вдали. Художник уже забыл все свои разочарования и горести. «Прощай, Таити, гостеприимная, прекрасная земля, родина свободы и красоты! Я расстаюсь с тобой, став на два года старше и помолодев на двадцать лет». Ноа Ноа. Райский остров скрылся за горизонтом…»

По материалам книги А.Перрюшо «Жизнь Гогена»./ Пер. с фр. Ю.Я.Яхниной. — М.: ОАО Издательство «Радуга», 2001. — 320 с., с илл.

ГОГЕН

ГОГЕН

(Gauguin) Поль Эжен Анри (7.6.1848, Париж,-8.5.1903, пос. Атуона, Маркизские о-ва), французский

живописец. В юности служил моряком, с 1871- биржевым маклером в Париже. В 1870-х гг. самостоятельно занялся живописью. В 1883 бросил биржу и всецело посвятил себя иск-ву, что привело Г. к нищете, разрыву с семьёй, скитаниям. В 1886 жил в Понт-Авене (Бретань), в 1887 — в Панаме и на о-ве Мартиника, в 1888 два месяца работал (с В. ван Гогом) в Арле, в 1889-91 — гл. обр. в Ле-Пуль-дю (Бретань). Ранний период творчества Г. связан с импрессионизмом. В дальнейшем неприятие бурж. цивилизации пробудило у Г. интерес к нар. творчеству с его наивным мировосприятием, к иск-ву архаич. Греции, средневековья, Др. Востока. Поиски обобщённых образов, таинственного смысла явлений, интерес к издавна застылому укладу жизни, к-рый Г. искал в Бретани, Арле и на Мартинике («Видение после проповеди», 1888, Нац. гал. Шотландии, Эдинбург; «Жёлтый Христос», 1889, Гал. Олбрайта, Буффало), сближают программу Г. с символизмом и приводят его и группу близких к нему молодых художников (т. н. понт-авенская школа) к созданию новой живописной системы («синтетизма»), использующей обобщение и упрощение форм и линий. Светотеневая моделировка объёмов, световоздушная и линейная перспектива вытесняются ритмичным сопоставлением отд. плоскостей чистого цвета, целиком заполняющего формы предметов и играющего ведущую роль в создании эмоционального и психологич. строя картины («Кафе в Арле», 1888, Музей изобразит, иск-в им. А. С. Пушкина, Москва). Система живописи Г. получает дальнейшее развитие в его произведениях, созданных на о-ве Таити (Океания). Он едет туда в 1891, увлекаемый творч. исканиями и мечтой об идеальном обществе. Как казалось Г., здесь, вдали от европ. цивилизации человек живёт в гармонии со щедрой тропич. природой, дарящей ему свободу от борьбы за существование. В 1895 после кратковрем. возвращения во Францию Г. навсегда уезжает в Океанию (сначала на Таити, а в 1901 на о. Хива-Оа). Хотя колониальная действительность отнюдь не отвечала утопич. мечте Г., он создаёт в своих полотнах ощущение первозданного рая, к-рый насыщен солнцем и населён духовно цельными людьми, живущими в единстве с природой («Таитянские пасторали», 1893, Эрмитаж, Ленинград; «Брод», 1901, Музей изобразит, иск-в им. А. С. Пушкина; «И золото их тел», 1901, Музей импрессионизма, Париж). Картины, написанные в Океании, словно несут в себе экзотич. аромат незнакомого мира и поэтич. строй полинезийской культуры и мифологии, открывшиеся Г. первому из европ. художников. Эмоциональная насыщенность цвета, плоскостность и статичность композиции, органич. сплав декоративного и монументального начала, новизна и значительность образов, характерные для произв. Г., во многом стимулировали творч. поиски живописцев нач. 20 в. Г. работал также в области скульптуры, графики, керамики. В ряде лит. и критич. произв. он дал теоре-тич. обоснование своего творч. метода.

Илл. см. на вклейке к стр. 193.

Соч.: Avant et apres, P., 1923; Noa-Noa. Voyage de Tahiti, P., [1924]; неполный рус. пер. — Ноа-Ноа. Путешествие на Таити, M., [1914], 2 изд., M., 1918; Lettres a sa femme et a ses amis, P., 1946.

Лит.: Кантор-Г уковская А. С., Поль Гоген. Жизнь и творчество, Л. -M.,

1965; Даниельсон Б,т Гоген в Полинезии, М. -Л., 1969; Wildenstein G., Gauguin. Catalogue, P., 1964; Cachin Fr., Gauguin, P., 1968. А. С. Кантор-Гуковская.