Краткая биография Михаила Нестерова для школьников 1-11 класса. Кратко и только самое главное

Уникальная коллекция: «Великие художники». Михаил Нестеров

Мы увеличиваем нашу коллекцию до 80 альбомов!

Еще 30 выдающихся имен!

51 Василий Тропинин 52 Антуан Ватто 53 Иван Билибин 54 Никола Пуссен 55 Густав Климт 56 Василий Верещагин 57 Василий Кандинский 58 Константин Коровин 59 Альфред Сислей 60 Илья Глазунов 61 Константин Маковский 62 Аполлинарий Васнецов 63 Ван Дейк 64 Игорь Грабарь 65 Александр Бенуа 66 Орест Кипренский 67 Кузьма Петров – Водкин 68 Владимир Боровиковский 69 Ян Вермеер 70 Федор Рокотов 71 Глазунов Илья 72 Якопо Тинторетто 73 Камиль Писсаро 74 Виктор Борисов – Мусатов 75 Джотто 76 Михаил Нестеров 77 Лукас Кранах Старший 78 Жан Энгр 79 Аркадий Пластов 80 Зинаида Серебрякова

«Великие художники». Михаил Нестеров

Заказать сейчас

Дорогие читатели! Пропущенный том еще не потерян! Если вы не успели купить один или несколько томов, вы можете приобрести любой из вышедших альбомов в нашем фирменном магазине по адресу: Москва, Старый Петровско-Разумовский проезд, д. 1/23, стр. 1. Пн. — пт.: с 10.00 до 20.00; сб.: с 10.00 до 18.00. Без перерыва на обед. Проезд: ст. м. «Динамо», далее автобусом № 84 или маршрутным такси № 384 до остановки «Фабрика «Вымпел». По всем вопросам, связанным с коллекцией, обращайтесь по телефону. Также подробная информация об этой и других коллекциях размещена на нашем сайте

Святая Русь Михаила Нестерова Евгений ЧЕРНЫХ, обозреватель «КП», рассказывает о своем любимом художнике:

Заказать сейчас

— Вряд ли еще какая картина начинающего художника была встречена так, как «Видение отроку Варфоломею»: от полного восторга до негодования, обвинений в мистицизме. Модные тогда передвижники даже узрели в «Видении» посягательство на каноны живописи. Это, дескать, не полотно, а икона. И предлагали молодому коллеге просто-напросто закрасить золотой нимб над головой старца. Нестеров не поддался. Точку в спорах поставил меценат Павел Третьяков. Он назло всем купил «Отрока» для своей галереи. Картина стала знаменитой. Ее сюжет был взят Нестеровым из детства Сергия Радонежского, носившего мирское имя Варфоломей. Болезненный мальчик не мог осилить грамоту. Однажды он отправился искать пропавших жеребят и встретил под дубом святого старца. Варфоломей попросил странника помолиться, чтобы Бог помог ему в учебе. Тот дал отроку просфору и сказал: «Отныне Господь дарует тебе хорошее знание грамоты». Так и случилось. А когда отрок вырос, он стал великим святым. Создавал Нестеров полотно в подмосковном имении «Абрамцево», неподалеку от Сергиева Посада. В местах, связанных с Сергием Радонежским. Натурой для отрока стала деревенская девочка, больная чахоткой. Сергия Михаил Нестеров называл лучшим человеком России, даже задумал посвятить ему серию картин. Но замысел превратился в цикл, посвященный православию на Руси, подвижникам, монахам, героям духа. А еще он расписывал вместе с Васнецовым Владимирский собор в Киеве, храмы в Москве, Петербурге, других местах. Сам он был вымоленным ребенком. В семье уфимского торговца галантереей Василия Ивановича Нестерова и наследницы богатых елецких купцов Марии Михайловны было 12 детей. Но все они умирали в младенчестве. Выжила только девочка Саша. Нестеровы мечтали о наследнике, постоянно молились о нем. И в 1862 году появился на свет тринадцатый ребенок. Названный в честь деда Михаилом. Правда, по купеческой части, к огорчению родителей, он не пошел. И вообще, подобно отроку Варфоломею, был слаб в грамоте. Зато мальчик прекрасно рисовал. И стал учеником самого Перова. На картинах Нестерова «святорусского» цикла монахи, подвижники изображены на фоне природы. Он был прекрасным пейзажистом сродни другу своему Левитану. В революцию Нестеров потерял деньги, квартиру, рисунки. Портрет Льва Толстого пришлось менять в голодный год на картошку! А главное, в пору большевистского богоборчества опасно стало продолжать тему Руси святой. Но Мастер не опустил руки. Стал портретистом. «Природа души моей была отзывчива на все явления человеческой жизни, но лишь искусство было и есть моим единственным призванием. Вне его я себя не мыслю. Творчество много раз спасало меня от ошибок… Я избегал изображать сильные страсти, предпочитая им скромный пейзаж, человека, живущего внутренней духовной жизнью в объятиях нашей матушки-природы. И в портретах моих, написанных в последние годы, меня влекли к себе те люди, благородная жизнь которых была отражением мыслей, чувств, деяний их…» Эти люди — философ И. Ильин, ученый И. Павлов, братья-художники Корины, скульптор В. Мухина и многие другие прославленные личности. Но лучшей своей картиной Нестеров считал «Варфоломея». «Жить буду не я. Жить будет «Отрок Варфоломей». Умер Михаил Нестеров в 1942 году. Вот и считайте сами, прав он или нет.

LiveInternetLiveInternet

Нестеров, Михаил Васильевич, Автопортрет, 1915, ГРМ

Михаил Васильевич Нестеров родился в Уфе 19 (31) мая 1862 в купеческой семье. Получил высшее художественное образование в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (1877–1881 и 1884–1886), где его наставниками были В.Г.Перов, А.К.Саврасов, И.М.Прянишников, а также в Академии художеств (1881–1884), где учился у П.П.Чистякова. Жил преимущественно в Москве, а в 1890–1910 – в Киеве. Не раз бывал в Западной Европе, в том числе во Франции и Италии, много работал в Подмосковье (Абрамцево, Троице-Сергиева лавра и их окрестности). Был членом «Товарищества передвижников». Молодой художник из далекой Уфы, ворвался в художественную жизнь России смело и стремительно. Его картина «Видение отроку Варфоломею» стала сенсацией 18-ой Передвижной выставки в Москве.

Картина написана на сюжет, взятый Нестеровым из древнейшего «Жития преподобного Сергия», написанного его учеником Епифанием Премудрым. Отроку Варфоломею, будущему Сергию, не давалась грамота, хотя он очень любил читать, и он втайне часто молился Богу, чтобы тот наставил и вразумил его. Однажды отец послал его искать пропавших жеребят. Под дубом на поле отрок увидел некоего черноризца, святого старца, «светолепна и ангеловидна», прилежно со слезами творившего молитву. Старец взглянул на Варфоломея и прозрел внутренними очами, что перед ним сосуд, избранный Святым Духом, и спросил его: «Да что ищеши, или что хощещи, чадо?» Отрок отвечал: «Возлюби душа моя паче всего учитися грамоту сию, еже и вдан бых учитися, и ныне зело прискорбна есть душа моя, понеже учуся грамоте и не умею». Он просил святого отца помолиться за него Богу, что он «умел грамоту». Старец, «сотворя молитву прилежну», достал из карманной «сокровищницы» частицу просфоры и подал ее отроку со словами: «Прими сие и снешь, се тебе дается знамение благодати божия и разума святого писания». А когда отрок съел просфору, старец сказал ему: «О грамоте, чадо, не скорби: отсего дне дарует ти Господь грамоте умети зело добре». Так и случилось. Нестеров проникся наивным и поэтическим рассказом Епифания Премудрого, его простодушной верой в чудо: «Я был полон своей картиной. В ней, в ее атмосфере, в атмосфере видения, чуда, которое должно было совершиться, жил я тогда» (писал Нестеров в «Воспоминаниях»). Первый набросок картины появился во время путешествия Нестерова в Италию, в альбоме набросков острова Капри. В том же альбоме возник эскиз вертикальной композиции этого замысла, где, убрав часть пейзажа, художник акцентировал внимание на фигурах. Но он, по-видимому, понял, что не венчик над головой святого, а именно пейзаж должен воплощать чудесное. Нестеров справедливо считал, что именно «Видением отроку Варфоломею» он останется в памяти поколений. Приведу также эскиз к этой картине:

Юношеские мечты провинциала о признании, о славе начинали сбываться. Его отец полушутя говаривал, что лишь тогда он поверит в успех сына, когда его работы будут приобретены Павлом Михайловичем Третьяковым, знаменитым московским коллекционером. Попасть в Третьяковскую галерею значило больше, чем иметь академические звания и награды. И вот уже две картины Нестерова куплены Третьяковым — «Пустынник» и «Видение отроку Варфоломею».

(Это первая значительная картина, раскрывшая самобытность нестеровского творчества. Тема ее не была такой уж новой, к ней обращались многие художники академического и передвижнического направления. Но у первых образ пустынножителя оказывался благостно-официозным, а вторые были склонны относиться к нему критически и осуждать за уход от мира. Нестеров первым с такой искренностью и силой опоэтизировал человека, отказавшегося от суетных мирских страстей и нашедшего счастье в уединении и тишине природы. Его старик-монах — простец, с наивной верой в Бога, не искушенный религиозно-философских мудрствованиях, но чистый сердцем, безгрешный, близкий к земле, — это и делает его таким счастливым. Нестеровский герой был навеян русской литературой — Пименом в «Борисе Годунове» Пушкина, «Соборянами» и другими героями, особенно, старцем Зосимой в «Братьях Карамазовых» Ф.Достоевского. Но Нестеров нашел этот человеческий тип и в жизни. Он написал своего пустынника с отца Гордея, монаха Троице-Сергиевой лавры, привлеченный его детской улыбкой и глазами, светящимися бесконечной добротой. Новым для русской живописи был не только образ старца, но и пейзаж, замечательный своей одухотворенностью. Он лишен внешних красот, сер и скуден в своей наготе ранней зимы, но пронзительно поэтичен. В нем появляется чахлая елка, гроздья красной рябины – любимые нестеровские «герои». Художник относится к ним как к живым существам. Глубокий внутренний лад связывает человека и природу. В коричневато-сером колорите картины еще сохраняется воздействие передвижнической живописи, но это уже неповторимый нестеровский мир Святой Руси.) Передвижники были идейными вождями русского общества 1870-х — 1880-х годов. Их выставки посещали люди всех сословий, студенты и курсистки, молодые рабочие, разночинцы-интеллигенты, представители ученой и художественной элиты, высшая знать и члены царской семьи. Экспонировать свои работы на передвижной было великой честью для начинающего живописца. И вот картины Нестерова приняты. Это ли не успех? Но незадолго до открытия выставки над «Варфоломеем» сгущаются тучи. Перед ним собираются строгие охранители чистоты: передвижнического направления — «таран русской критики» В.В. Стасов, маститый художник-передвижник Г.Г. Мясоедов, писатель-демократ Д.В. Григорович и издатель А.С. Суворин. Нестеров вспоминал: «Судили картину страшным судом. Они все четверо согласно признали ее вредной, даже опасной в том смысле, что она подрывает те «рационалистические» устои, которые с таким трудом укреплялись правоверными передвижниками много лет, что зло нужно вырвать с корнем и сделать это теперь же, пока не поздно». Дело кажется таким серьезным, что четверка решается отговорить Третьякова от покупки картины. Коллекционер в это время бродит по экспозиции, присматривая новые экспонаты для своей галереи. Первым решается заговорить с ним Стасов: «Картина эта попала на выставку по недоразумению… ей на выставке Товарищества не место, задачи Товарищества известны, картина же Нестерова им не отвечает. Вредный мистицизм, отсутствие реального, этот нелепый круг (нимб) вокруг головы старика…» Особенно возмущало критиков то, что молодой автор не испытывает никакого раскаяния. А поскольку молодежь следует учить, они призвали Третьякова отказаться от покупки картины и тем самым наставить начинающего на путь истинный. Но Третьякова уважали именно за независимость вкусов и предпочтений. Внимательно выслушав оппонентов, он заявил, что от картины не откажется. Недоброжелатели Нестерова были во многом правы. Они чутко уловили новаторство художника. Сам того не желая, он выступил как бунтовщик против передвижнических устоев: материализма, позитивизма, реализма. Передвижническому искусству отражения жизни в формах самой жизни Нестеров противопоставил искусство преображения действительности во имя выражения внутреннего мира человека — мира видений, грез, фантазий. Для передачи этой новой реальности он обратился к новому художественному языку. Имматериализовал линии, формы, краски, подчинил их декоративному ритму. Превратил картину в подобие декоративного панно. Тем самым, не порывая с реализмом, он приблизился к символизму. Образ Сергия был душевно близок Нестерову с раннего детства. Он знал его по семейной иконе и лубочной картинке, где Сергий-пустынножитель кормил хлебом медведя. В представлении художника это был глубоко народный святой, «лучший человек древних лет Руси». По возвращении из Италии Нестеров поселился в деревне Комякино, недалеко от Сергиева Посада. Здесь сама природа словно бы хранила воспоминания о жизни Преподобного. Художника глубоко трогает кроткое очарование северного пейзажа. В своей бесплотности она словно просвечивала в иную, метафизическую реальность. Часто бывая в Троице-Сергиевой лавре, Нестеров вошел в мир народных преданий и верований, связанный с Сергием Радонежским. Напитавшись «русским духом», Нестеров начинает искать в жизни «подлинники» своих грез. Навсегда сохраняется его стремление опереться на натуру, даже в том случае, когда он создает ирреальные образы. С крыльца абрамцевского усадебного дома ему открывается, по его воспоминаниям, «такая русская, русская осенняя красота». Он проникается каким-то особым чувством «подлинности» и «историчности» этого вида. Здесь он пишет эскиз, ставший в переработанном и дополненном виде фоном картины. Не сразу Нестерову удается найти модель для головы Варфоломея. Задача была не из легких. По преданию, неизвестный святой, взглянув на юного пастушонка, угадал в нем «сосуд избранный». Художник почти отчаялся найти подходящий облик, как вдруг на деревенской улице нечаянно встретил хрупкую, болезненную девочку с бледным лицом, широко открытыми удивленными глазами, «скорбно дышащим ртом» и тонкими, прозрачными ручками. В этом существе «не от мира сего» он узнал своего Варфоломея. Образ Сергия продолжает волновать Нестерова на протяжении всей жизни. Вслед за «Видением отроку Варфоломею» он работает над большой картиной «Юность преподобного Сергия».

Нестеров творит миф о Святой Руси, стране, где человек и природа, равно одухотворенные, объединены возвышенным молитвенным созерцанием. Художник создает свой тип пейзажа, получивший название «нестеровского». Такого еще не было раньше в русском искусстве. Обращаясь чаще всего к северной природе или природе средней полосы России, неброской, лишенной изобилия и бравурности южной, он отбирает определенные ее приметы, повторяя их, варьируя во многих своих картинах. Неизменные составляющие нестеровского пейзажа — юные тонкие деревца: преувеличенно вытянутые бело-ствольные березки, пушистые сосенки, рябины с красными гроздьями ягод и резной листвой, вербы с пушистыми сережками. Каждое из них портретно, каждое наделено собственной душой… Творчество Нестерова выросло на почве христианской духовной традиции. Оно вдохновлялось идеей о православии как движущей силе отечественной истории. Христианское мироощущение Нестерова, его любовь к России определяются во многом атмосферой семьи, в которой он вырос. Нестеров родился в глубоко патриархальной, традиционно религиозной купеческой семье, в Уфе, в предгорьях Урала. Он принадлежал к старинному купеческому роду. Дед его — Иван Андреевич Нестеров, был выходцем из новгородских крепостных крестьян, переселившихся при Екатерине II на Урал. Он получил вольную, учился в семинарии, затем записался в купеческую гильдию и 20 лет служил уфимским городским головой. Отец Нестерова славился в городе щепетильной честностью и был уважаем до такой степени, что все новые губернаторы и архиереи считали своим долгом делать ему визиты, чтобы представиться. А он принимал не всех. В доме царила мать, Мария Михайловна, умная, волевая. Близость с родителями сохранилась у Нестерова до конца их дней. В каждый свой приезд в Уфу он вел с ними, особенно с матерью, долгие задушевные разговоры, а разлучаясь, писал подробные письма о своих творческих успехах и неудачах, неизменно находя понимание и сочувствие. По семейной легенде, Нестеров выжил благодаря чудесному вмешательству святого. Младенец был «не жилец». Его лечили суровыми народными средствами: клали в горячую печь, держали в снегу на морозе. Однажды матери, как говорил Нестеров, показалось, что он «отдал Богу душу». Ребенка, по обычаю, обрядили, положили под образа с небольшой финифтяной иконкой Тихона Задонского на груди и поехали на кладбище заказывать могилку. «А той порой моя мать приметила, что я снова задышал, а затем и вовсе очнулся. Мать радостно поблагодарила Бога, приписав мое Воскресение заступничеству Тихона Задонского, который, как и Сергий Радонежский, пользовался у нас в семье особой любовью и почитанием. Оба угодника были нам близки, входили, так сказать, в обиход нашей духовной жизни». Жизнь в городе была спокойной и неторопливой. Уфа, вспоминал Нестеров, «несмотря на все усилия цивилизации… немудрая, занесенная снегом, полуазиатская. По ней нетрудно представить себе сибирские города и городки. Начиная с обывателей, закутанных с ног до головы, ездящих гуськом на кошевках, и кончая сильными сорокаградусными морозами, яркими звездами, которые в морозные ночи будто играют на небе, им словно тоже холодно и они прячутся…» Поэзия народных преданий и обычаев, красота русской природы определяют мироощущение Нестерова-художника. Единственное, к чему он в детстве проявляет настоящий интерес, не считая многочисленных шалостей и озорства, это рисование. Ум и чуткость родителей проявились в том, что они согласились с советами учителей, подметивших художественные способности мальчика, и, несмотря на то, что в Уфе к художникам относились как к неудачникам, людям третьего сорта, предложили ему поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, Из учителей наибольшее влияние на Нестерова оказал Василий Перов. Его искусство не отличалось высоким качеством рисунка или колорита, — оно волновало начинающего художника умением проникнуть в человеческую душу. Нестеров не может на первых порах определить свой собственный путь. Он мечется, неудовлетворенный собой, и даже оставляет училище и поступает в Академию художеств в Петербурге. Но там он остро чувствует рутинность традиционного преподавания. Правда, в академии в это время работает замечательный педагог П.П. Чистяков, но Нестерову не по душе его система: с шутками и прибаутками Чистяков учит серьезным профессиональным навыкам. Молодому же Нестерову хотелось, подобно Перову, заботиться не о колорите, рисунке или фактуре живописи, а задеть за сердце зрителя, пробудить его ум. Серьезное изучение вопросов техники казалось в те времена недостойным передового художника. Лишь первая и самая истинная, как считал Нестеров, любовь и потрясение от смерти молодой жены совершают в нем психологический и творческий переворот. Он находит, наконец, свою тему и свой художественный почерк. Это была любовь с первого взгляда. Он встретил юную девушку — Марию Ивановну Мартыновскую — на летних каникулах в Уфе. Дочь Нестерова О.М. Шретер писала о своей матери: «Первый весенний цветок с его тонким ароматом. Никакого внешнего блеска. Потому-то так нелегко объяснить исключительное чувство к ней отца. Почти через шестьдесят лет вспоминал он о нем как о чем-то светлом, поэтичном, неповторимом». «Судьба», «суженая» — излюбленное слово их обоих в письмах. Была она крайне впечатлительна, нервна, несмотря на простоту и бедность, по-своему горда… Над всеми чувствами доминировала особая потребность не только быть любимой, но любить самой безгранично, страстно, не считаясь даже с условностями того далекого времени. Родители Нестерова были против их брака. Нестеров уехал в Петербург зарабатывать звание свободного художника и тяжело там заболел, а Мария Ивановна в весеннюю распутицу на лошадях из Уфы бросилась его выхаживать. Они обвенчались без благословения родителей. Через год родилась дочь Ольга, и этот день, по словам Нестерова, и был самым счастливым днем его жизни. Но через сутки после родов Маша умерла. Горе было невыносимым. Нестеров пытался изжить его, воскрешая любимые черты на бумаге и холсте. Он писал и рисовал портреты жены, и ему казалось, что она продолжает быть с ним, что души их неразлучны. Он написал ее портрет в подвенечном платье, вспоминая, какой цветущей, стройной, сияющей внутренним светом она была в день свадьбы. «Очаровательней, чем была она в этот день, я не знаю лица до сих пор, — вспоминал Нестеров в старости, безжалостно описывая и себя, маленького, неуклюжего, с бритой после болезни головой. — Куда был неказист!» В нестеровских иллюстрациях к Пушкину Мария Ивановна становилась Царицей, Машей Троекуровой, барышней-крестьянкой, Татьяной Лариной. Не расставался он с дорогим образом и расписывая Владимирский собор. Свыше двадцати двух лет своей жизни Нестеров отдал церковным росписям и иконам. Все началось с того, что его картина «Видение отроку Варфоломею» понравилась Виктору Васнецову. Имя этого художника в то время гремело: он расписывал с помощниками Владимирский собор в Киеве, задуманный как памятник национальной истории, веры и неорусского стиля. Предстояло не только «сложить живописную эпопею» в честь князя Владимира, но и создать целый пантеон подвижников веры, русской культуры и истории. Здесь были князья — защитники Руси от половцев, татар и немцев — Андрей Боголюбский, Михаил Черниговский, Александр Невский, подвижники просвещения — Нестор Летописец, иконописец Алимпий и другие. Русские христианские образы соединялись с общечеловеческими. Нестеров принял предложение Васнецова работать во Владимирском соборе. Его манила задача создания современной монументальной живописи, некогда достигшей высот в творениях древних мастеров, а затем, в XIX веке, превратившейся в официозное богомазание. Влекла к себе молодого художника и личность Васнецова, с работами которого Нестеров уже был знаком. Доходили слухи, что Васнецов творит чудеса во Владимирском соборе. Нестеров писал: «Там мечта живет о «русском Ренессансе», о возрождении давно забытого дивного искусства «Дионисиев», «Андреев Рублевых». Эта мечта и позвала Нестерова в Киев. Нестерову нравился реализм и историзм Васнецова, о его святых он говорил с восхищением: «Вот как живые стоят». «Все они переносят зрителя в далекое прошлое, дают возможность представить себе целые народы, их обычаи и характеры». Пленяла его и декоративная красота храма. Испытав обольщение религиозными росписями Васнецова, Нестеров на первых порах начинает подражать им, но затем спохватывается и находит свой собственный язык. Помогает ему в этом поездка в Италию, совершенная ради изучения византийского искусства. По сравнению с росписями Васнецова, полными в изображениях святых энергии и мужества, нестеровские более лиричны. Они еще более приближаются к стилю модерн декоративной уплощенностью композиции, рафинированностью и бесплотностью образов, утонченностью серебристого колорита. Источником нестеровской образности и в церковных работах остается живая жизнь. В многочисленных натурных эскизах он прорабатывает детали композиции, человеческую фигуру, лицо. Еще дальше по пути сближения со стилистикой модерна Нестеров идет в росписях для храма Александра Невского в Абастумани в Грузии. Здесь художнику предоставлялась полная творческая свобода. Заказчик работы — наследник русского престола цесаревич Георгий одобрил эскизы Нестерова и выразил пожелание, чтобы он познакомился с образцами росписей в знаменитых храмах Кавказа. Нестеров изучил фрески и мозаики Гелатского монастыря, храма в Мцхете, Сафарского монастыря, Сионского собора в Тифлисе, но не считал нужным подражать увиденному, хотя оно и произвело на него сильное впечатление. Лишь эффект нежного сияния красок, подсмотренный в храме селения Зарзма, попытался сохранить в своих росписях. «Перед нами предстало чудо не только архитектуры, но и живописи. Храм весь был покрыт фресками. Они сияли, переливались самоцветными камнями, то синими, то розовыми или янтарными», — так он вспоминал о росписях в этой церкви. Декоративная стилизация форм и линий, их ритмическая перекличка, интерес к орнаменту превращали росписи Нестерова в декоративные панно в стиле модерн. Нестеров не был удовлетворен своими росписями абастуманского храма, так же как и росписями в Новой Чартории. Более значительными представлялись ему его монументальные росписи в церкви Марфо-Мариинской обители в Москве, построенной архитектором Щусевым по заказу великой княгини Елизаветы Федоровны. Архитектор построил церковь Покрова в стиле старой новгородско-псковской архитектуры. Нестеров не захотел стилизовать свои росписи под древние новгородские фрески, хотя они тогда только что были расчищены от старых записей и вызывали восторг художников своей монументальной мощью. Только в образах, выполненных для иконостаса, он использовал лаконизм линий и обобщенность силуэтов церковных первоисточников. Основные же росписи он выполнил, опираясь на конкретные зрительные впечатления. В Италии он пишет этюды для сюжета «Христос у Марфы и Марии» и сохраняет в росписи импрессионистическую многоцветность, синие и лиловые тени весны — краски новые в церковных росписях. «Все более и более приходил я к убеждению, что стены храмов мне не подвластны. Свойственное мне, быть может, пантеистическое религиозное ощущение на стенах храмов, более того, в образах иконостасов для меня неосуществимо. …Решение отказаться от церковной живописи медленно созревало…»

Самооценка Нестеровым собственной церковной живописи, упомянутая на предыдущей странице, представляется слишком суровой. Художнику удалось внести в нее и новое, поэтическое мироощущение и новый стиль, новые краски. Но Нестеров был не монументалистом по характеру своего дарования, а лириком. Поэтому даже на стенах церкви он стремится создать станковую картину. В Марфо-Мариинской обители он задумывает написать на стене трапезной картину «Путь ко Христу». Ее композиция созревает в живых наблюдениях около Троице-Сергиевой лавры. Она должна была стать выражением сокровенных нестеровских мыслей.

Для многих русских художников второй половины XIX века недосягаемым идеалом представлялась картина Александра Иванова «Явление Христа народу», — их привлекали ее высокий духовный настрой и совершенное художественное воплощение. «Явление Христа народу» Нестеров решил перевести на русскую почву и показать явление Христа русскому народу. Это была не первая его попытка. Первоначально он написал картину «Святая Русь». Содержание произведения определяли евангельские слова: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Аз успокою Вы». На картине к скиту, затерянному в глухой лесистой долине, приходят стар и млад, каждый со своей бедой. Навстречу им из-за ограды выходят Христос и святые, наиболее почитаемые на Руси заступники — Николай, Сергий и Георгий («Егорий Храбрый» — герой русских былин). Все происходит на фоне зимнего пейзажа, навеянного природой Соловецких островов, где художник писал этюды для картины. Пейзаж, удавшийся художнику, не стал, однако же, как ему хотелось, олицетворением «всея Руси», не приобрел, как в «Видении отроку Варфоломею» исторический характер. Богомольцы, пришедшие ко Христу, это любимые нестеровские герои — странники, монахи, старообрядки, девушки, дети. Все они написаны по этюдам с реальных лиц, отобранных Нестеровым на Соловках или в Хотькове. Две пожилые женщины на правом плане, поддерживающие больную девушку, — это сестра и мать художника. В изображении этой группы проявилась любовь художника к самым близким для него людям, и, возможно, это своего рода благодарственная молитва за спасение едва не погибшей от болезни дочери Ольги. Неудачной оказалась левая часть композиции с изображением Христа и святых. На всех них лежит отпечаток официозной церковности, а Христос, по меткому выражению Льва Толстого, походит на итальянского тенора. В его облике нет теплоты, он слишком холеный, надменный, начальственный. Такого рода изображения Христа были распространенными в академических религиозных композициях. Фигуры святых Нестеров взял из своих прежних работ. Еще не был написан эскиз картины «Путь ко Христу», как Нестеров уже начал подготовительную работу над картиной «Христиане». Позже она получила название «На Руси» (Душа народа). Она завершила поиски монументальной картины, выражающей заветные нестеровские мысли о России. Нестеров работал над этим полотном в период между первой русской революцией 1905 года и первой мировой войной 1914 года. Закончена она была в разгар войны и отразила тревогу художника за судьбы родины. Нестеров пытается ответить на вопросы: «Кто мы? Откуда мы? Куда идем?» Художник отказывается от изображения труждающихся и обремененных и показывает Россию во всей ее духовной и интеллектуальной мощи. Он не вводит в картину Христа, помня о прежних неудачных попытках, а может быть, и о мнении Льва Толстого, считавшего эту задачу невыполнимой. Лишь на одном из первоначальных эскизов толпа народа идет за Христом. В картине Христос присутствует лишь в виде старинной потемневшей иконы Спаса. На правом плане обращает на себя внимание «Христова невеста» с горящей свечой в руке. На левом плане картины в группе женщин в белых холщовых паневах — «Христа ради юродивый», человек, добровольно принимающий облик умалишенного, чтобы жить по закону правды. Еще в картину «Святая Русь» Нестеров хотел поместить выдающихся представителей русской интеллигенции, народных самородков — Федора Шаляпина, Максима Горького. Горький даже побывал на полотне в толпе богоискателей, но художник убрал его. Нестеров восхищался личностью и творчеством Горького, но после знакомства с ним понял, что смыслом жизни этого человека была не христианская любовь, а революционная борьба. В картине «На Руси» вместе с народом идут христианские писатели Достоевский, Толстой, Владимир Соловьев. Нестеров особенно почитал Достоевского. За фигурой писателя он поместил его героя, «русского инока» Алешу Карамазова. В Толстом он видел, прежде всего, мастера слова, но иронически относился к его христианским мудрствованиям. «Христианство» для этого, в сущности, нигилиста, «озорника мысли» есть несравненная «тема». Толстой помещен стоящим вне толпы и как бы находящимся в сомнении — стоит ли присоединяться? Вся эта толпа движется вдоль берега Волги. Нестеров избирает эту реку фоном картины, помня о том, какую великую роль она играла в истории России. Пейзаж конкретен — это Волга у Царева кургана, но обладает эпической ширью. Перед толпой, намного опередив ее, идет мальчик в крестьянском платье с котомкой за плечами и с расписным туеском в руке. Это смысловой центр картины. Художник хотел сказать словами Евангелия: «Не войдете в царство небесное, пока не будете как дети». Именно ребенок оказывается самым совершенным выражением души народа. Она еще находилась в мастерской, когда разразилась Февральская революция. Вслед за ней прогремела Октябрьская, и Святая Русь Нестерова ушла, чтобы никогда уже больше не вернуться. Два типа портретов сосуществуют в творчестве Нестерова. Один — аналитический, во многом похожий на портретный этюд. В нем художник всматривается в лицо человека, пытается разгадать сущность его характера. Такой портрет строится традиционно: лицо и фигура модели обращены к зрителю. Другой тип портрета — это портрет-обобщение, портрет-биография, иногда — портрет-символ. Часто он решается художником как картина, с включением нестеровского пейзажа-настроения или интерьера, заполненного «говорящими» вещами, способствующими постижению образа. Иногда Нестеров пишет двойной портрет, портрет-диалог, в котором два полярных характера, как две мелодии в музыке, находятся в контрапунктическом единстве. Подчас вторым центром портрета Нестеров делает произведение искусства, в общении с которым раскрывается сущность модели. Первые нестеровские портреты, если не считать множества портретных этюдов или портретов родителей, написанных подростком с фотографий, появились в 1906 году. Они были рождены любовью и нежностью к близким — жене и дочери. Жена, Екатерина Петровна Нестерова, изображена в интерьере киевской квартиры. Важную роль играет уютный уголок обжитого семейного гнезда, любимые, одухотворенные памятью о прошлом вещи. Иным настроением проникнут портрет дочери Ольги. Она в это время перенесла тяжелую операцию и ожидала вторую. Портрет рожден страхом за ее жизнь и потребностью запечатлеть любимые черты. Художник акцентирует внимание на невесомости ее фигурки, закутанной в тяжелый плащ, болезненной бледности лица. Ольга вспоминала, что она не была столь печальной. Такой увидел ее художник. Он превратно ее в «нестеровскую девушку». В портрете С.Н. Булгакова и П.А. Флоренского, названном «Философы», Нестеров написал двух выдающихся представителей религиозно-философской мысли.

Художник восхищался миром идей и чувств отца Павла Флоренского в его знаменитой книге «Столп и утверждение истины». Он избрал жанр парного портрета, чтобы показать два антиномических характера в едином поиске истины. Вечереет. Неторопливо бредут два человека, погруженные в беседу. В одинаковых поворотах фигур, наклонах головы — разные выражения. Священник в белой рясе — воплощение кротости, смирения, покорности судьбе. Другой, в черном пальто, Булгаков — олицетворение неистового противления, яростного бунта. В своих воспоминаниях Булгаков раскрыл намерение Нестерова: «Это был, по замыслу художника, не только портрет двух друзей… но и духовное видение эпохи. Оба лица выражали одно и то же постижение, но по-разному, одному из них как видение ужаса, другое же как мира, радости, победного преодоления. То было художественное ясновидение двух образов русского апокалипсиса, по сю и по ту сторону земного бытия, первый образ в борьбе и смятении (а в душе моей оно относилось именно к судьбе моего друга), другой же к побежденному свершению, которое нынче созерцаем…» Судьба Флоренского оказалась трагичной. Этот выдающийся мыслитель, ученый, предвосхитивший многие идеи семиотики, погиб в 1934 году в сталинских лагерях. Булгаков, перешедший к православному богословию от марксизма, в 1923 году эмигрировал во Францию. После Октябрьской революции Нестеров стал преимущественно портретистом. Все церковные заказы отпали. Исчерпал себя и миф о Святой Руси. На первых порах Нестеров продолжает лирическую линию своего искусства, преимущественно в женских портретах. Создать лирический портрет — именно такую цель художник ставит перед собой в портрете дочери, Веры Михайловны Титовой, написав ее в интерьере музея 1840-х годов. Девушка в пышном бальном платье на мгновение присела на старинный диванчик, чтобы в следующее мгновение закружиться в вихре бала.

Однако уже в портрете Наташи Нестеровой, получившем название «Девушка у пруда» (1923), возникает иная музыка — музыка революции.

Облик героини, одетой в платье стиля «директория» с подобием фригийского колпака на голове, напоминающего о Великой французской революции, полон молодой энергии, порыва к действию. Нестеров не стремится сделать девушку олицетворением революции, но прав был Горький, когда заметил, что эта не-стеровская девушка в монастырь не уйдет. «Ей дорога в жизнь, только в жизнь». Как ни странно, чем старше становился художник, тем более энергичным, страстным, мастеровитым делалось его искусство. Лучшие из его портретов — И. Шадра, И. Павлова, С. Юдина, Е. Кругликовой были написаны после семидесяти лет. Нестеров неоднократно избирает себя в качестве модели. «Автопортрет» — это размышление художника о своем месте в искусстве и жизни. Фоном портрета он делает высокий обрыв над излучиной реки Белой и бескрайними далями Предуралья. Это эпический образ родины, знакомый по многим картинам Нестерова. Его героини приходили сюда в переломный момент жизни. Похоже, что и для Нестерова он является таковым. Идет война, близится революция. Лицо Нестерова строго и сурово, черты его обострены тяжелым раздумьем. В облике его нет ничего от художника, это не поэт-лирик, а гражданин, задумавшийся о судьбах России. Нестеров умер во второй год Великой Отечественной войны. Ничто не могло оторвать его от работы — ни преклонный возраст, ни болезнь, ни лишения военного времени. Последним его произведением стал пейзаж «Осень в деревне» — уголок русской природы.

«Вот русская речка, вот церковь. Все свое, родное, милое. Ах, как всегда я любил нашу убогую, бестолковую и великую страну родину нашу!..» — этим чувством проникнуто все его искусство. В последние десятилетия жизни Нестеров увлеченно работал над воспоминаниями, которые вышли отдельной книгой (под названием ‘Давние дни’) в год его кончины. Умер в Москве 18 октября 1942 г. При подготовке сообщения были использованы следующие материалы: https://art-nesterov.ru/, https://www.varvar.ru/arhiv/gallery/russian/nesterov/index.html, https://bibliotekar.ru/kNesterov/index.htm, https://palomnic.org/art/pic/nesterov/3/, https://www.art-catalog.ru/search.php?str_search=%CD%E5%F1%F2%E5%F0%EE%E2, и другие материалы. Предлагаю посмотреть также небольшой ролик, сделанный мной по портретным работам М.В. Нестерова.

Михаил Васильевич Нестеров

Михаил Васильевич Нестеров – замечательный русский художник, родился в славном городе Уфа 19 мая 1862 года. Отец его был купцом.

Свое художественное образование Михаил Васильевич получил в Москве, в знаменитом училище живописи. Во время учебы наставниками были такие мастера художественного дела, как Перов и Саврасов.

По окончанию Московского Художественного училища, Нестеров отправляется в Петербург. В столице России Михаил Васильевич поступает на учебу в знаменитую Академию Художеств.

Академия не произвела на юношу должного впечатления, и он вернулся в Москву, где продолжил учебу в Художественном училище.

Нестеров пишет картины на исторические темы, а для заработка занимается рисование в журналах и книгах. В 1885 году получает звание свободного художника, за написание картины «Избрание Федора Михайловича Романова на царство».

К концу десятилетия он приобрел славу исторического художника. Его всегда интересовало прошлое и свои интересы, художник отображал на холсте. В 1885 году он женился на Мартыновской. Год спустя, при родах, жена умирает. На руках Нестерова остается маленькая дочка.

Жена была им любима, эта любовь нашла отражение в творчестве художника. В картинах «Христова Невеста» и «Царевна», в женских образах, представленных на картинах, присутствуют черты лица его жены.

Позже Михаил Васильевич занимался росписью храмов, в его творчестве было много религиозных картин. В 1901 году он отправляется на Соловки, где посещает местный монастырь. Поездка вдохновила художника на новые картины, и вообще произвела на него большое впечатление.

Михаил Нестеров был патриотически-настроенным художником, и в 1905 году вступает в монархическую партию «Союз русского народа». С 1907 года проводились персональные его выставки, которые имели большой успех.

Когда грянули огни революции, ему было 55 лет. Михаил Васильевич был монархистом и революцию отверг. После «русской смуты» он продолжает писать картины, в основном на религиозные темы.

Постреволюционная печаль художника открыла нам Нестерова – портретиста. Последние годы жизни он занимался написание портретов. Героями его творчества стали деятели искусства, науки.

Судьба художника непроста. Лишившись жены, он, все же, смог воспитать дочь. К сожалению, в 1938 году, дочь была отправлена в ссылку в Джамбул, а её муж был объявлен врагом народа и расстрелян.

Перед своей смертью, Нестеров написал книгу «Давние дни». Эта книга носила характер сборника воспоминаний художника о своей жизни. Скончался Михаил Васильевич Нестеров в октябре 1942 года, в Москве. Картины М. Нестерова — достояние всего народа.

Очень краткая биография (в двух словах)

Родился 31 мая 1862 года в Уфе. Отец — Василий Иванович Нестеров (1818-1904), купец. Мать — Мария Михайловна (1823-1894). Учился в Оренбургской мужской гимназии в городе Уфе, потом в реальном училище К. П. Воскресенского. В 1877 году поступил в Московское училище живописи, а в 1881 году а Академию художеств Петербурга. В 1885 году женился на М. И. Мартыновской. В 1901 году посетил Соловецкий монастырь, где познакомился со второй своей женой — Екатериной Васильевой. В 1918 году переехал на 2 года в Армавир. В 1941 году была присуждена Сталинская премия. Имел 7 детей. Умер 18 октября 1942 года в возрасте 80 лет. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Главные картины: «Видение отроку Варфоломею», «Святая Русь», «Три старца», «Пустынник», «Портрет дочери», «Молчание», «На горах», «Великий постриг» и другие.

Семья в творчестве Михаила Нестерова

Ольга Иванова

Рубрика:

НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

Номер журнала:

#1 2013 (38)

ЕСТЬ ХУДОЖНИКИ, ЧЬЕ ТВОРЧЕСТВО МОЖНО АНАЛИЗИРОВАТЬ, НЕ КАСАЯСЬ ДЕТАЛЕЙ ЛИЧНОЙ БИОГРАФИИ И УМАЛЧИВАЯ О БЛИЗКИХ. ЕСТЬ ДРУГИЕ ХУДОЖНИКИ, ПРОИЗВЕДЕНИЯ КОТОРЫХ СВЯЗАНЫ С СЕМЬЕЙ ТАК ТЕСНО, ЧТО ЭТО НЕОБХОДИМО УЧИТЫВАТЬ И ПРИ АНАЛИЗЕ ИХ ТВОРЧЕСТВА. К ПОСЛЕДНИМ, БЕЗ СОМНЕНИЯ, ОТНОСИТСЯ ХУДОЖНИК МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ НЕСТЕРОВ. В ЭТОЙ СТАТЬЕ, ВКЛЮЧАЮЩЕЙ ПУБЛИКАЦИЮ АРХИВНЫХ МАТЕРИАЛОВ, ПИСЕМ, ФОТОГРАФИЙ, МЫ ПОСТАРАЕМСЯ НАМЕТИТЬ СВЯЗЬ МЕЖДУ ТВОРЧЕСТВОМ НЕСТЕРОВА И ЕГО РОДНЫМИ, В ОСОБЕННОСТИ ЕГО ПОТОМКАМИ, НА ЖИЗНЬ КОТОРЫХ ЛИЧНОСТЬ ХУДОЖНИКА НАЛОЖИЛА БОЛЬШОЙ ОТПЕЧАТОК.

ПИСЬМА ПОМОГУТ УВИДЕТЬ НАМ ТО, ЧТО ТРАДИЦИОННО СКРЫТО ОТ ГЛАЗ ЗРИТЕЛЯ, ТЕ РАЗЛИЧНЫЕ РОЛИ, КОТОРЫЕ ИГРАЕТ В ЖИЗНИ ХУДОЖНИКА ЕГО СЕМЬЯ. ОСОБО СЛЕДУЕТ ПОДЧЕРКНУТЬ, ЧТО ЧЛЕНЫ СЕМЬИ НЕСТЕРОВА ЧАСТО ВДОХНОВЛЯЛИ ЕГО НА СОЗДАНИЕ КАРТИН ИЛИ СЛУЖИЛИ ПРООБРАЗАМИ ДЛЯ ГЕРОЕВ КРУПНЫХ ПОЛОТЕН И ДАЖЕ РОСПИСЕЙ ХРАМОВ. ЭТО, БЕЗ СОМНЕНИЯ, БЫЛО ОЧЕНЬ ВАЖНО ДЛЯ ХУДОЖНИКА, КОТОРЫЙ СЧИТАЛ: «…ЕСТЬ ЛИЦО, ЕСТЬ И КАРТИНА. НЕТ ЕГО, НЕТ НУЖНОГО МНЕ ВЫРАЖЕНИЯ <…> И НЕТ КАРТИНЫ… МНЕ, КАК СЕРОВУ, НУЖНА БЫЛА ПРЕЖДЕ ВСЕГО ДУША ЧЕЛОВЕКА» .

НЕКОТОРЫЕ ИЗ ПИСЕМ, ПРИВОДИМЫХ НИЖЕ, ПУБЛИКОВАЛИСЬ В РАЗЛИЧНЫХ ИЗДАНИЯХ, НО ДЛЯ ЭТОЙ ПУБЛИКАЦИИ ТЕКСТЫ ПИСЕМ БЫЛИ УТОЧНЕНЫ.

31 (19) мая 1862 года в Уфе появился на свет мальчик, которому суждено было остаться в истории русского искусства под именем Михаила Васильевича Нестерова. Но тогда Миша, большой озорник, был так же далек от уважительного величания по имени-отчеству, как и от истории искусства: он был единственным сыном в купеческой семье, а потому — единственной надеждой своего отца на то, что семейное дело будет продолжено. Двенадцатилетнего Мишу родители отправили в московское реальное училище, где проявилось его увлечение рисованием, настолько сильное, что не укрылось и от преподавателей. Именно по их совету отец Миши, Василий Иванович (1818-1904), разрешил сыну покинуть реальное училище и в 1876 году поступить в другое — Московское училище живописи, ваяния и зодчества.

Принимая это решение, Василий Иванович шел на жертвы: он понимал, что продолжить семейное дело будет некому, и вскоре его закрыл. Однако он не просто отпустил сына в самостоятельное «плавание», а предупредил того, что признает в нем художника только тогда, когда его картину приобретет для своей галереи Павел Михайлович Третьяков. Это произошло в 1889 году, когда Третьяков купил у Нестерова «Пустынника». Спустя год для галереи была приобретена и картина «Видение отроку Варфоломею». Так Михаил Васильевич состоялся для своей семьи в качестве художника.

Отцу он до конца жизни остался благодарен за то, что тот пустил его «по избранной и излюбленной дороге» и дал средства на образование. Поддержка матери, Марии Михайловны (18231894), была иной, о ней он написал в своих воспоминаниях так: «Мне казалось, да и теперь кажется, что никто и никогда так не слушал меня и не понимал моих юношеских молодых мечтаний, опасений, планов, как она, хотя необразованная, но такая чуткая, жившая всецело мной и во мне — моя матушка». Лица родителей Нестеров запечатлел в начале 1880-х годов на своих еще ученических портретах, хранящихся теперь в Третьяковской галерее.

Письма художника к родителям и сестре охватывают конец 1880-х-1890-е годы, пору творческой молодости М.В. Нестерова, и часто напоминают дневниковые записи. По ним можно составить представление о том, какие события происходили в жизни Михаила Васильевича, узнать о его замыслах и планах. Он часто делился с близкими своими мыслями или просил их помощи, совета. В переписке нашло отражение одно из таких «семейных совещаний»: в 1897 году художник пишет родным о своем желании принести в дар Третьяковской галерее картины «Сергиевского цикла» , спрашивает их мнения и готов не совершать этот поступок, если те не согласятся с ним. Но сестра и родители-купцы поддерживают его в решении принести Третьякову дар суммой в несколько тысяч, и благодаря этому картины теперь находятся в галерее.

И все же влияние родителей на творчество Нестерова было опосредованным. Гораздо значительнее оказалось влияние его первой жены и возлюбленной, Марии Ивановны Мартыновской (1862-1886), с которой художник познакомился в родной Уфе летом 1883 года. Одну из первых встреч со своей будущей супругой Нестеров позже описал так: «Барышня шла, я подвигался вдали почти шагом. Долго путешествовали мы, и я заметил, что незнакомка догадалась, что всадник едет не сам по себе, а с какою-то целью, и стала за ним наблюдать в дырочку, что была у нее в зонтике…». Эту встречу художник запечатлел на рисунке, который так и назвал: «Первая встреча». Рисунок открывает целую серию изображений М.И. Мартыновской, больше того: сам женский образ, прежде отсутствовавший в рисунках, эскизах, этюдах и картинах художника, появляется в них именно этим летом.

Осенью, после знакомства с Марией Ивановной, Нестеров вернулся в Москву, в училище. Следующая встреча влюбленных состоялась только следующим летом, а в перерывах между отъездами в Уфу Нестеров с возобновившимся упорством работал. В 1885 году он добился долгожданного звания «свободного художника», в том же году женился на Мартыновской.

Какой была первая супруга художника? «Красоты в обычном, трафаретном смысле в ней не было. Была лишь неуловимая прелесть, природная оригинальность <…> и удивительная женственность, так привлекавшая не только отца, но и всех знавших ее. Первый весенний цветок с его тонким ароматом» , — пишет дочь М.И. Мартыновской и М.В. Нестерова — Ольга .

Появление на свет Ольги, старшей и любимой дочери Нестерова, стало для супругов большой радостью, но у Марии Ивановны после родов начались осложнения, и вскоре она ушла из жизни. Потрясенный художник излил свое горе в живописи: «Под впечатлением этого сладостно-горького чувства я много рисовал тогда, и образ покойной не оставлял меня: везде те черты, те особенности ее лица, выражения просились на память, выходили в рисунках, в набросках. <…> И она как бы была тогда со мной». Ее облик М.В. Нестеров запечатлел на посмертном портрете супруги в венчальном наряде (позже им уничтоженном), в картине «Христова невеста». Как в рисунках Нестерова отразилось знакомство двух молодых людей, так и прощание с умирающей супругой было запечатлено им в акварели «Последнее воскресенье. 1 июня 1886 года».

«Любовь к Маше и потеря ее сделали меня художником, вложили в мое художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу, словом, все то, что позднее ценили и ценят люди в моем искусстве», — пишет Михаил Васильевич, высоко оценивая роль жены в его становлении как художника.

К сожалению, писем М.И. Мартыновской практически не сохранилось, а те немногие, что были переданы в Третьяковскую галерею старшей дочерью Ольгой, она просила не публиковать. Страницы же писем М.В. Нестерова к Ольге Михайловне отличаются особенной теплотой. По ним мы можем судить и об отношении Михаила Васильевича к ее матери. Одно из таких писем, публикуемое ниже, помогает уточнить дату смерти М.И. Мартыновской. Не прописанная четко в воспоминаниях художника дата ошибочно указывается многими исследователями как 29 мая. Но в своем письме к О.М. Нестеровой от 1 июня 1906 года Михаил Васильевич пишет о годовщине смерти матери, минувшей в тот день. На то, что датой смерти М.И. Мартыновской является 1 июня, указывает и название акварели, где художник запечатлел умирающую супругу, — «Последнее воскресенье. 1 июня 1886», а также то, что этот день, а не 29 мая, был в 1886 году воскресеньем (именно в воскресенье, как пишет М.В. Нестеров в «Воспоминаниях», умерла Мария Ивановна).

Свою старшую дочь, с которой была связана память М.В. Нестерова о горячо любимой жене, он изобразил не на одном портрете, но самым известным стал «Портрет О.М. Нестеровой» («Амазонка») 1906 года. Этот портрет написан между двумя опасными операциями, которые пришлось перенести Ольге, и связан со страхом художника потерять дочь, с желанием сохранить ее черты. Картиной восторгался друг М.В. Нестерова С.Н. Дурылин в письме к Ольге Михайловне: «Как «девушка с персиками» (В.С. Мамонтова) — это лучшая, прекраснейшая русская девушка 1880-х годов, так «девушка в амазонке» — Вы! — это лучшая, прекраснейшая русская девушка начала 1900-х годов. <…> как чудесно соединил он [М.В. Нестеров — О.И.] в Вашем портрете любовь свою к дочери с любовью своей к русской девушке». Этот портрет художник заслуженно считал одной из лучших своих работ.

Немногие знают, что Ольга Михайловна продолжила дело отца и стала художником. В Третьяковской галерее хранится любопытное письмо Михаила Васильевича к маленькой Оле, написанное печатными буквами. В нем он просит ее сфотографироваться для портрета и делает примерный набросок. Рядом с ним подпись: «Можно раскрасить» — и рисунок действительно раскрашен цветными карандашами. С таких детских «раскрасок» и «работ в соавторстве» начинала, вероятно, рисовать маленькая Оля. Она так и не получила художественного образования, зато особым швом, как золотошвейки XVI века, вышивала шелком на полотне работы, которые было невозможно отличить от акварели. Этому ее научила Лёля Прахова, друг семьи и — недолгое время — невеста М.В. Нестерова.

С Лёлей Праховой Михаил Васильевич познакомился после того, как в 1890 году получил предложение участвовать в росписи Владимирского собора в Киеве и переехал туда на постоянное место жительства. Там он сблизился с семьей Адриана Викторовича Прахова, руководившего работами в соборе, а дочь А.В. Прахова — Елена Адриановна Прахова (1871-1948), или, как ее называли, Лёля — стала близким другом. Художник находил ее талантливой, необычайно чистой и доброй и выбрал ее в качестве модели для образа святой Варвары в соборе. Но в результате сходство святой и Лёли оказалось так велико, что одна из высокопоставленных киевских дам заявила: «Не могу же я молиться на Лёлю Прахову!». От Нестерова потребовали переписать образ, и ему пришлось изменить позу и лицо святой.

Лёля Прахова, по убеждению художника, была человеком, хорошо понимавшим его: «Ту область моей души или духа, которая и была источником моего творчества, «Варфоломея», «Димитрия-царевича» и других моих картин, тот уголок моей природы, моей творческой души знали очень немногие — двое, трое. Знала о ней покойная мать, догадывалась Лёля Прахова…». В 1899 году, «после десятилетней дружбы», М.В. Нестеров сделал Е.А. Праховой предложение. Оно было принято, но вскоре помолвка расстроилась, что не помешало художнику и Елене Адриановне на всю жизнь сохранить дружеские отношения. А в одном из публикуемых ниже писем Михаила Васильевича к дочери О.М. Нестеровой, написанном спустя 14 лет после разрыва помолвки, художник вновь вспоминает Лёлю, и в этих строках перед нами не друг художника, а его былая муза.

Новой возлюбленной М.В. Нестерова и матерью его средней дочери, Веры, стала учительница Юлия Николаевна Урусман (1877-1962). Воплощение в живописи художника именно ее черт позже назовут «нестеровской женщиной»: точеное одухотворенное лицо, огромные печальные глаза, в которых отражаются глубокие внутренние переживания… Юлия Николаевна стала героиней таких картин Нестерова, как «Думы», «За Волгой», «Родина Аксакова», «Воскрешение Лазаря». Позировала для росписей в Марфо-Мариинской обители, угадывается ее образ и в росписях Нестерова в Абастумани. В картине «Страстная седмица» фигура женщины, держащей в руках голубой гробик (гробы этого цвета предназначались для младенцев мужского пола), вероятно, также связана с Ю.Н. Урусман и их общим сыном Федей, умершим при рождении в 1902 году.

Дочь М.В. Нестерова и Ю.Н. Урусман, Вера Михайловна, также изображена на нескольких портретах. Нестеров жаловался дочери, что ему «не даются» ее черты, он был не вполне доволен ее портретами, и только о графическом изображении Веры Михайловны 1918 года говорил: «…не хуже, чем писал Валентин Серов».

Хотя Юлия Николаевна и Михаил Васильевич сохраняли дружбу всю жизнь, письма М.В. Нестерова к Ю.Н. Урусман малоизвестны. Зато сохранилось много писем художника к Вере Михайловне, по которым можно составить представление о жизни художника в 1920-1930 годах. Эти письма опубликованы в 2012 году внучкой М.В. Нестерова, дочерью Веры Михайловны — Марией Ивановной Титовой. С позволения Марии Ивановны мы публикуем здесь одно из этих писем, в котором Михаил Васильевич предстает не как художник, а как заботливый, но строгий отец и дед, а также остроумный человек, блестяще владеющий пером.

В 1902 году Михаил Васильевич женился снова, на Екатерине Петровне Васильевой (1879-1955), «классной даме» из киевского института, где училась старшая дочь М.В. Нестерова — Ольга. Знакомство с Екатериной Петровной художник описывает в одном из писем к А.А. Турыгину: «Раз, недели три тому, я узнал, что ко мне собирается, просит разрешения посмотреть картину одна классная дама института, мною не виденная ранее, — молодая, красивая, любимица гр. Коновницыной и прочее. Я дал свое согласие. и вот теперь эта девушка страстно, до самозабвения полюбила меня — а я влюбился, как мальчишка, в нее. Она действительно прекрасна, высока, изящна, очень умна и по общим отзывам дивный, надежный, самоотверженный человек» .

Вторая супруга художника была верной спутницей на протяжении 40 лет, до самой его смерти. Михаил Васильевич ценил в ней «необычное, сердечное и умное внимание к его искусству», то, что она «любит все, что ему самому дорого», а в своей переписке он часто упоминает о бытовых заботах, которые брала на себя Екатерина Петровна. «Жена у плиты, варит, жарит, штопает разный хлам — я пишу-пишу», — сообщает он своему другу А.А. Турыгину.

Портрет Екатерины Петровны, созданный художником в 1905 году на их киевской квартире, стал первым портретом Нестерова, который он признал художественным произведением, достойным появиться на выставке. Сколько грусти, тоски и разочарования, разлада с внешним миром содержат в себе его ранние женские образы, столько душевного спокойствия и гармонии, радостного, но тихого любования миром заключено в этом портрете. Позже художник создал еще много портретов своей супруги, она позировала ему для иконы и росписей в Марфо-Мариинской обители (так, с нее создан образ Марии, прислушивающейся к словам Христа).

Через год после заключения брака у Екатерины Петровны и Михаила Васильевича родилась дочь Наталья, в конце 1904 года еще одна дочь — Настенька, которая умерла в младенческом возрасте, в 1907 году — сын Алексей. Дети Нестерова от второго брака также станут героями многочисленных портретов, а сын Алексей — еще и прообразом мальчика, увидевшего Христа, на картине «На Руси (Душа народа)». Художник, долго искавший нужный образ и нужную позу, однажды увидит их в своем сыне и, боясь утратить найденный ракурс, сделает фотографический снимок, публикуемый нами на этих страницах.

Переписка М.В. Нестерова с его второй супругой и детьми, Натальей и Алексеем, хранится в Третьяковской галерее. Письма М.В. Нестерова к Е.П. Нестеровой, если можно так выразиться, «деятельны». Многие его письма к старшей дочери лиричны, письма к А.А. Турыгину — наполнены философскими размышлениями, а письма Михаила Васильевича к Е.П. Нестеровой эпичны: в них преобладает повествование. Написанные в отъезде кого-либо из супругов, они содержат подробные рассказы о повседневной жизни Михаила Васильевича, его встречах и впечатлениях. Из писем видно, что жена много помогала художнику не только в быту: часто он дает ей поручения, связанные с его работой. В одном из писем М.В. Нестеров обозначает роль, которую играла Екатерина Петровна в их совместной жизни: «ты «маховик» в нашей машине (а машина-то все же я!)» .

Письма к Нестерову детей от второго брака, Натальи и Алексея, хранящиеся в Отделе рукописей ГТГ, перекликаются с их портретами. Письма Натальи — живые, яркие, острые; такой предстает и она сама на портрете отца «Девушка у пруда» (1923). Письма /Алексея — более размеренные, созерцательные, как и он в «Портрете /Алеши Нестерова» (1919, этюд). Разницу в характерах брата и сестры Нестеров хорошо чувствовал и в одном из писем шутливо называет Наталью «дядей Наташей», а Алексея — «тетей Алешей» .

Интересно сложилась судьба упоминаемых в переписке членов семьи М.В. Нестерова.

Дочь Ольги Михайловны Нестеровой-Шретер, Ирина Шре-тер (1918-2003), стала художником-постановщиком, среди ее работ в кинематографе фильмы «Девчата», «Гранатовый браслет», «Хозяин тайги», «Свой среди чужих, чужой среди своих» и другие.

Внучки Михаила Васильевича от средней дочери, Веры Михайловны Нестеровой-Титовой, добились успеха на научном поприще. Младшая из них, Татьяна Ивановна Титова (1939-2010), работала в Институте физической химии РАН, была кандидатом физико-математических наук. Старшая, Мария Ивановна Титова (род. 1937), стала профессором в области медицинских наук, работает в Институте хирургии им. А.В. Вишневского. Мария Ивановна исполнила желание деда, который хотел, чтобы кто-то из его родных стал врачом, и по сегодняшний день является хранительницей памяти о своем деде.

По хитрому сплетению судеб вторым мужем дочери художника от второго брака, Натальи Михайловны (1903-2004), стал Федор Сергеевич Булгаков (1902-1991), сын одного из героев картины М.В. Нестерова «Философы», русского философа С.Н. Булгакова. Сын от второго брака Алексей (1907-1942), специалист по коневодству, увлекался рисованием, фотографией, писал стихи (одно из его стихотворений опубликовано ниже). Алексей умер после долгой борьбы с туберкулезом в один год с отцом.

Михаил Васильевич Нестеров сохранял бодрость духа и трудился над картинами до последних лет своей долгой жизни.

М.В. Нестеров — В.И., М.М., А.В. Нестеровым 18/30 июня 1889 года. Неаполь

<…> Говорить нечего, что поездка эта надолго останется у меня в памяти, многое видел такое, что трудно позабыть. Для моего художественного развития, думаю, тоже это не останется бесследно, даже если я ничего здесь не успею написать, то все же я столько видел и еще увижу, что, приехав в Россию и позанявшись посерьезнее, можно надеяться, что недостатки, которые так крупны теперь, тогда понемногу исчезнут. Иногда видишь ясно и благодаришь судьбу, что все же, несмотря на всевозможные невзгоды, увлечения и ошибки, не теряешь равновесия и еще держишься, так сказать, на поверхности, тогда как многие уже пошли ко дну, да, трудно иногда бывает, но все же пока жить можно. Жалеешь о том, что невозвратно, но все это хороший урок и предостережение на будущее время… Иногда, в минуты относительно счастливые, тяжело и больно бывает: отчего то, что я имею возможность видеть, чем могу любоваться и восхищаться, недоступно всем близким мне, за что мне так много, тогда как другим ничего, не слишком ли это? Словом, бывает иногда и хорошо и больно в одно время. <…>

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1279. Л. 1-2.

М.В. Нестеров — А.В. Нестеровой 8 апреля 1890 года. Абрамцево

<…>Дорогая Саша, к тебе на этот раз есть у меня просьба, вот она. Воздерживайся употреблять (а паче того злоупотреблять) слова «знаменитый», «известный», «гениальный» и вообще громкие слова в связи с моим именем. Не прими это за лицемерие, это есть нечто, от чего меня постоянно коробит и делается больно. А если это шутка, то шутить этим нездорово и опасно… <…>

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 57. Л. 2 об.

ПИСЬМО М.В. НЕСТЕРОВА К В.И., М.М. И А.В. НЕСТЕРОВЫМ С ЕГО РИСУНКОМ, РАСКРАШЕННЫМ ДОЧЕРЬЮ ОЛЬГОЙ. ВЕНЕЦИЯ, 17 августа 1893 г. ОР ГТГ. Публикуется впервые

ПИСЬМО М.В.НЕСТЕРОВА К В.И., М.М. И А.В. НЕСТЕРОВЫМ С ЕГО РИСУНКОМ, РАСКРАШЕННЫМ ДОЧЕРЬЮ ОЛЬГОЙ. Киев, 9 мая 1892 г. ОР ГТГ. Публикуется впервые. «ОЛЮШКА КОГДА БУДЕТ БОЛЬШАЯ»

ПИСЬМО М.В.НЕСТЕРОВА К СЕСТРЕ А.В.НЕСТЕРОВОЙ С ЕГО РИСУНКОМ, РАСКРАШЕННЫМ ДОЧЕРЬЮ ОЛЬГОЙ. Киев, 15 июня 1893 г. ОР ГТГ. Публикуется впервые. «МОДНИЦА-КИЕВЛЯНКА. ЧЕРНЫЙ ШЕВИОТ, ДЛИНА – НЕСКОЛЬКО ВЫШЕ КОЛЕН, СЗАДИ СКЛАДКИ, ОТКЛАДНОЙ И СТОЯЧИЙ ВОРОТ, НАПЕРЕДИ ЛАЦКАНЫ С ПУГОВИЦАМИ. СШЕЙ ТЕБЕ, САША, ЭТО КРАСИВО С ЧЕРНОЙ ЮБКОЙ И ЗЕЛЕНЫМ КОРСАЖЕМ (ЗА ПОЯСОМ ПЛАТОК)».

М.В. Нестеров — О.М. Нестеровой 19 мая 1906 года. Киев

Здравствуй, моя милая Олюшка! Сегодня я ждал от вас вестей с дороги, вместо них получил телеграмму из Уфы. Спасибо за память и поздравление. А мне сегодня и вправду стукнуло 44 года, пройдет еще несколько дней, и тебе будет 20. Много воды утекло за эти годы, было кое-что и хорошее, было и нехорошее… без которого не проживешь… Я не могу сказать, как «Демон», — «и прошедшего не жаль», нет, мне его жалко, и как еще жалко! Его и вернуть нельзя, и исправить трудно… Особенно когда начинаешь чувствовать близость старости. Тебе полегче — ты человек будущего, сумеешь сама не прозевать и не испортить своей жизни. <…> Как знать, может, тебе, да и всему твоему поколению людей, придется быть свидетелями и участниками событий исключительных. Господа будут те, кто умен, деятелен, энергичен, а глупые, ленивые и праздные очутятся в положении рабов (в истории этому были разительные примеры). Интересное, хотя и бурное время настает, много надежд, восторгов и разочарований переживут русские люди, пока выработают лучшую норму жизни <.> Что твоя вышивка? Я не теряю надежды в конце концов и от тебя получить подарок и приму его с наслаждением.

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1419. Л. 1-2 об.

ПИСЬМО М.В.НЕСТЕРОВА К В.И., М.М. И А.В. НЕСТЕРОВЫМ С ЕГО РИСУНКОМ, РАСКРАШЕННЫМ ДОЧЕРЬЮ ОЛЬГОЙ. Палермо, 12–14 июля 1893 г. ОР ГТГ. Публикуется впервые «КАЖЕТСЯ, ВИД ПАЛЕРМО, НА ЭТОТ РАЗ ВСЕ ЭТЮДЫ СПЕШНЫЕ, ДЛЯ «ДОМАШНЕГО УПОТРЕБЛЕНИЯ»».

М.В. Нестеров — О.М. Нестеровой 1 июня 1906 года. Москва

Дорогая моя Олюшка! Сегодня в полдень минуло 20 лет, как не стало нашей Мамы. Я только что приехал из Данилова монастыря, где отслужили панихиду, убрали могилу, вымыли памятник, и передо мной прошли, как живые, памятные страшные дни 1886 года. Ах! Как все это больно было и тяжело… <…> И оба мы с тобой были тогда одинако[во] беспомощны. Помолилась ли ты сегодня о Маме? Вчера я был в Петровском парке, прошел около церкви, в которой венчали нас, а потом мимо дома в Зыковом переулке, где жила и живет беднота и где жили мы с мамой перед свадьбой. Цел и домишко, цел и чердачок в одно окно, где прожива[л] я. Все прошло, все миновало!.. Я стал «большой», стал «известный художник», а счастлив ли я?.. Ты выросла, стала тоже «большая», и перед тобой «жизнь». Постарайся устроить ее умнее, лучше, счастливей меня. Не «мудрствуй», как часто делал я и всегда раскаивался. Так-то, моя хорошая большуха! <.> Целую тебя, твой Папа.

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 154. Л. 1-2 об.

ПИСЬМО М.В. НЕСТЕРОВА К В.И., М.М. И А.В. НЕСТЕРОВЫМ С ЕГО РИСУНКОМ, РАСКРАШЕННЫМ ДОЧЕРЬЮ ОЛЬГОЙ. Киев, 2 марта 1893 г. ОР ГТГ. Публикуется впервые «ОЛЬГА-КОРОЛЕВНА И ЕЯ СЛУГИ»

ПИСЬМО М.В. НЕСТЕРОВА К В.И., М.М. И А.В. НЕСТЕРОВЫМ С ЕГО РИСУНКОМ, РАСКРАШЕННЫМ ДОЧЕРЬЮ ОЛЬГОЙ. Киев, 27 февраля 1893 г. ОР ГТГ. Публикуется впервые «ОЛЬГА-КОРОЛЕВНА И ЕЯ СЛУГИ»

М.В. Нестеров — О.М. Нестеровой-Шретер 27 января 1913 года. Москва

<…> Как часто (и все чаще и чаще) я вспоминаю Лёлю -этот источник поэзии и истинного художественного] вдохновения. Она старенькая, с обручиком на немногих седеньких оставшихся волосах (помнишь, какие были пышные?) сидит себе посейчас, а около нее идет жизнь, и догорающие лучи былой Лёли еще греют тех, на кого они упадут… <…>

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1453. Л. 1 об-2.

А.М. Нестеров. «Море». 1922 год

Даль морская серебрится, Слышен волн о камни звон, Разъярится, заклубится, Перейдет на тихий стон. Набежит волна, отпрянет, Набежит потом опять (Будто полк на крепость встанет И отступит снова вспять). Море блещет, море дышит, Море шепчет, как во сне, И резвящиеся рыбки Ходят стайками на дне. Здесь, на ялике разбитом Стану я поклева ждать И играющий средь пены Поплавок свой наблюдать. Стану я смотреть у мола, Белокрылыя суда И корабликов черленых Как мелькают паруса. Даль морская серебрится, Слышен волн о камни звон, Разъярится, заклубится, Перейдет на тихий стон.

Маме и Папе на Рождество 1922 г. Алеша

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1101. Л. 1-1об.

М.В. Нестеров — И.В. Шретер 25 августа 1938 года. Колтуши

Здравствуй, моя милая «Старшая внучка»! Из твоего письма <…> вижу, что ты толково «осмотрела Русский музей». Что мои вещи повешены плохо — это я знал, говорят, что они висят так «временно», как и Врубель. — Посмотрим… Ты пишешь, что тебе не даются «яркие краски». Добивайся не яркости, а гармонии: она даст тебе и яркость. Хорошо запомни это. <…> Целую тебя — Дед.

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1470. Л. 1-1об.

М.В. Нестеров — И.В. Шретер 11/24 июля 1939 года. [Москва]

Письмо твое, милая моя Ирина, получил, спасибо. <…> Рад, что живется тебе хорошо и что ты работаешь. Смотри на природу как на любимую красавицу, находи в ней тысячи скрытых прелестей, доступных лишь тебе одной. Не мажь зря, рисуй, пиши с полным сознанием. У тебя хороший глаз: бери от него наибольшее. Вот тебе и «поучение». <…> Дед, тебя любящий. МН

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1471. Л. 1.

М.В. Нестеров — О.М. Нестеровой-Шретер 28 августа 1940 года. [Москва]

<…> Ирина показала сделанный ею с тебя рисунок, он очень хорош, хорош по мягкости выражения, и я прошу Ирину поставить его в раму и повесить у себя в комнате, чем-то все же очень хорошим, хотя и грустным он будет напоминать мне тебя. <.> Посылаю тебе мою карточку, снятую Алексеем с меня на балконе. Сейчас А[лекс]ей занят и увлечен фотографией <…> С портретом Мухиной дело обстоит так: у меня одновременно были из Третьяковской галереи и из «Русского музея». Галерея, конечно, у меня на первом плане, хотя у них и нет денег. У Русского музея деньги есть, но я портрет туда отдам лишь в том случае, если другого выхода не будет. Портрет всем нравится, да и я считаю его одним из более удавшихся. Таких я считаю 4, он один из них. <…> Вере письмо твое передал. Она <…> вся такая же добродушная, заботливая о всех, хороший она человечек. <…> Целую, любящий тебя Отец.

ОР ГТГ. Ф.100, ед.хр.1464, л.1-1об.

М.В. Нестеров — В.М. Титовой 20 сентября 1939 года. [Москва]

Верушка! Друг мой! Давно не получал от тебя письма. В воздаяние чего был у меня Ив[ан] Ив[анови]ч и порассказал о вашем житье-бытье. Многое мне понравилось, а многое нет. К последнему отношу воспитание тобой и твоей мамой моих внучек. Вы «залюбливаете» их себе на голову. <…> надо держаться «метода» Ив. Ив-ча. При всякой попытке к истерике, непослушанию необходимо подавить в себе разные нежные чувства и отшлепать, для чего у тебя есть ладони, а у Машиньки — «тутушка», после чего в оправдание себя, в компенсацию за изъян тутушки не удваивать нежных чувств и не закармливать ни лаской, ни сладостями, а выдержать и крик, и слезы, и прочие обычные приемы маленьких хитрецов. Так делала с вами твоя Мама (на внучек ее не хватает), так делали и делают те, кто не хочет из своих детей сделать уродов. <…> Внучек — и послушных, и непослушных — целую, как и тебя. Папа.

Из архива М.И. Титовой

М.В. Нестеров — Е.П. Нестеровой Июль 1939 года. Москва

<.> Начну с того, что проводивши тебя в 7 час[ов], в 9 час[ов] начал переписывать «Элегию». Написал «даму в белом», позвал Наталью — спрашиваю, лучше или хуже, говорит хуже, прогнал, а сам, не будь плох, все стер (бес-то все шепчет в ухо: соскобли старую фигуру, соскобли, а я все молчу). То был час второй. Пообедал, поспал, стал писать «даму в черном», был час шестой, звонит Е.П., я едва ворочаю языком, продолжаю писать, написал, позвал судью — Наталью, что говорю — лучше, говорит лучше, но старое все же было лучше, прогнал, решил из черной дамы сделать темно-синюю, сделал, был час 9-ый, бросил, пошел кисти мыть, ноги едва волочу: просидел 10 час.!!! <…> К часу ночи картина была восстановлена, и я уснул сном младенца. <…>

ОР ГТГ. Ф. 100. Ед. хр. 1834. Л. 1-1об.

М.В. Нестеров — А.А. Турыгину 2 июня 1922 года. Москва

<…> Я сделался художником, прожил большую, интересную жизнь, дождался взрослых детей, внучки, — и вот не за горами время, когда придется переступить порог и познать большее, главное, а готов ли к этому последнему? — не готов, и боюсь, что готов не буду до последнего момента. И это плохо: все придется пройти наспех, начерно. Между тем каждый из нас знает, как могли и умели час этот встретить наши святые, да одни ли святые, но и наши несвятые предки. Мысли ли о картинах, или суета жизни давно и постоянно отвлекают меня, увлекают меня до забывчивости, и так было всю жизнь, так будет и до последнего часа <.>

Вернуться назад

Теги: