Картина украденный поцелуй – Кража «Поцелуя Иуды» из Одесского музея. Картина стала «вещдоком» и больше не Караваджо |

Эдвард Мунк. Символизм&Экспрессионизм.Достояние Норвегии.

Больная девочка
В основе картины лежат воспоминания художника о болезни и смерти его сестры, Софи Мунк. Она скончалась в 1877 году от туберкулеза, через девять лет после кончины матери; ей было всего пятнадцать лет. Девушка умирала долго и мучительно, в горячке, сопровождаемой галлюцинациями, и всё время умоляла спасти её. Смерть сестры произвела неизгладимое впечатление на Эдварда; вскоре после трагедии он разочаровался в религии и в поисках смысла жизни пришел к искусству. Всего им было создано пять вариантов «Больной девочки» (последняя была написана в 1926 году) и несколько литографий на ту же тему.Позировала для полотна 11-летняя Бетси Нильсен, с которой Мунк познакомился через своего отца — военного врача.
Плодородие

Глаза в глаза

Смерть Марата

Расставание

История украденного поцелуя

«Они поженились, и у них было много…» начинается прямо в фойе «Театриума», где с «плазмы» некие молодые люди рассказывают о своей первой любви — в детском саду, в школе, а одна девушка уверяет, что первая любовь живет в ней по сей день. Подростки слушают, обмениваются знаками, но при этом глупо не хихикают. Как они не похожи на своих сверстников тридцатилетней давности: свободные, современно одетые, а не затянутые в униформу… Дети XXI века, для которых стало нормой то, что еще для их родителей было табуированным. И как говорить с этими ребятами современным языком о таинстве любви, не превращая эту тему в инструктаж по безопасному сексу? Оказывается — очень даже возможно.

— Ты плачешь?

— Моя невеста уехала на другой край света.

— И поэтому ты плачешь?

— Может, я никогда ее больше не увижу…

— Не бери в голову.

— Легко сказать.

— Если она уехала на другой край света, значит, она сейчас как раз позади тебя. Земля ведь круглая…

Такой диалог ведет смешная пара в круге света — на крупном плане ее острый птичий профиль и его пижонистая фигура. Потом выйдет следующая пара, еще одна и еще… А блондинка в многослойной юбке и молчаливая пианистка окажутся лишними — как это часто бывает в любовных историях, всегда кто-то обижен…

Авторы спектакля «Они поженились, и у них было много…» (кстати, чего много? Детей? Приключений? Чувств? Ссор?) драматург Филипп Дорен и режиссер Сильвиан Фортюни придумали историю, которую вначале сыграли у себя во Франции. А потом перенесли в Россию, написав, по сути, новую пьесу и сделав новый спектакль — весьма непростое по форме театральное представление, в котором соединены драма, танец, музыка, перформанс и даже фольклорная игра. Единого сюжета нет — вместо него мозаика сценок, в которых юноши и девушки знакомятся, ссорятся, общаются и даже целуются. И каждая начинается уже с высокого эмоционального градуса — никакой раскачки.

— А ты хоть знаешь, что такое идеальное согласие? Это когда девушка начинает свой путь из города Набережные Челны, который на Волге, 20 декабря 1980 года пополудни, а парень из Новосибирска, что в Сибири, — 15 декабря 1980 года. И 25 декабря 1981 года ровно в полночь (!) у лифта на седьмом этаже дома в Москве (!) их губы точнехонько встречаются (!).

Поцелуй можно украсть и передать другому персонажу, все они одновременно узнаваемы и типизированы. Вот этот мальчик (он называет себя Суженый) — романтик, верящий в любовь, потерявший невесту, которая убежала от него на край света. Смешно? Очень. Трогательно? До слез. А этот паренек — в вечном поиске. Он мчится навстречу приключениям — даже сапоги специальные надел. На эти красные сапоги потом будут претендовать и другие участники спектакля. Кстати, в ритуале надевания сапог, совершающемся по принципу флешмоба, не только формальная игра. Это своего рода символ жажды странствий, которая так свойственна юности. Одна девчонка привыкла быть главной, и ее ничем не смутишь — она сама заставит смутиться любого. Рядом — совсем другая: в себя не верит, но так хочет быть красивой и заметной. В спектакле очень тонко подана эротическая тема, которую сегодня в серьезном разговоре с детьми о любви замалчивать глупо и даже преступно. Скрытые занавесом мальчик и девочка ведут беседу — наивную, но полную искреннего гендерного интереса друг к другу: можно я сяду здесь? А можно я положу руку сюда? Восемь артистов играют удивительно тонко и при этом остроумно. Мария Павлова, Эльвира и Женя Казанцевы, Евгений Мишечкин, Володя Седлецкий, Вика Ким, Саша Скоринова и Юлия Тарникова достойно прошли испытание крупным планом (этот кинематографический прием активно использовала режиссер Фортюни) и ансамблевой игрой. А классный ансамбль (чем особенно сильна труппа «Серпуховки») — это не массовка, а селекция индивидуальностей.

Смотрите фоторепортаж по теме: История украденного поцелуя

21 фото

Зал, полный тинейджеров… и никакого хихиканья, абсолютное внимание, адекватные реакции. И после спектакля — овации. Возможно, далеко не каждый понял все то, что хотели поведать авторы, но очевидно, что в спектакле найдены такие каналы общения с детьми, которые далеко не часто используются в нашем театре. И кажется, что детям гораздо проще воспринимать столь сложный театральный язык, чем взрослым. Просто потому, что они (дети) еще не успели дебилизироваться на антрепризных спектаклях, тупых телесериалах. Точно так же подростки гораздо лучше, чем их родители, воспринимают сложную музыку ХХ века — они еще не знают, что это сложно. Думают — так и надо. Здорово, что в Москве появился спектакль, который поставит наших детей на более высокую ступеньку развития. И расскажет им о любви, о которой они уже давно думают. Проект поддержан Департаментом культуры Москвы, посольством Франции в Москве и Французским институтом культуры.

Крик Эдварда Мунка, или Поцелуй сфинкса (Елена Ананьева)

Глава 1

Год 1884. Норвегия. Кристиания

Необычайное буйство красок в ночном небе за Полярным Кругом дает художникам простор для творчества. Из года в год происходит солнечно-ветренная феерия. Северное сияние, иногда называемое полярным, возникает из-за столкновения потока заряженных частиц, «солнечного ветра» с магнитным полем Земли. В результате этого на фоне звезд появляется свечение зеленого и розового цветов. Оно дает уникальную возможность запечатлеть северное сияние, находясь даже на более южных широтах. Вот лишь малая часть чудес, которые украшают, как инсталляции огромных, колышущихся, цветовых пластин, небо над Норвегией.

Молодой художник Эдвард Мунк в постоянном поиске…Славянского склада лицо. Русые волосы. Длинноватый тонкий нос с чувственными ноздрями. Удлиненный овал лица, по-детски припухлые губы и выдающиеся, рвущиеся за пределы овала уши, чутко улавливающие тончайшие полутона и шорохи не только в тишине мастерской.

Утонченный и заметно очень эмоциональный, музыкальный и непредсказуемый. Ему – 21 год! Упоительный этап зрелости. Он – трудоголик. Чутко всматривается в окружающий мир и свою натуру. Всё вдохновляет: фьорды, тяжелая, как амальгама, поверхность воды. Его отражения в разных позах и состояниях. Он – часть огромного, бурного мира. И он, втекая в него, перетекает потом в красках на полотна. Но…ох, нет, как не удачно… нужно иначе… Нужно переписать… Все, что появляется на полотнах не удовлетворяет. Отбрасывает, вышвыривает картоны, режет с остервенением чуткую бумагу. Его душа, столь ранимая, что признали уже знаменитым меланхоликом, увлечена. Живопись, акварели, графика, особые ракурсы в изображении окружающей действительности, в переработке его тонкого внутреннего мира, дают нечто новое, столь же эфимерное. Был ли он меланхоликом на самом деле, как считается? Только ли мрачные, мистические полотна оставил? О чем вещают его символы? Без них и записок в дневниках, сопровождающих по жизни, это не Мунк. Он оставил еще немало свидетельств своей неуемной, ищущей натуры.

Уже появились первые картины маслом. «Девушка у печи», выполненная в тонах, заимствованных у земли-матушки, принесла неудержимую… критику. Не положительную, нет. Разве можно понять сразу оригинальные замыслы молодого автора. Смелый размах руки. Невыписанность деталей. Символизм и экспрессию, вырывающиеся из «тела» первых уже холстов и кричащих будто о своем появлении:

«О, это я, внимайте мне! Мое явление! Поймите и примите!»

Нет. Никак. Не так просто. Хотя первое произведение не так сразу и дается. Будто само норовит «в печь» прыгнуть, факты поджарить, переборщить, насолить, подсластить, да такого заварить…

Но он – художник! Должен терпеть! Она (резкая критика) сопровождала дальше по жизни. (Как впрочем, всех потом великих.) Все попытки создать свое, новое, непревзойденное с самого начала приносят неудачи. Впоследствии он даже начинает общаться виртуально со своим критиком. Мысленно спорит с ним, оппонирующим не столько с желанием принести усовершенствование, сколько преследующим его самые яркие, как он был убежден, и смелые новаторства. Его творческая натура находится в поиске. И как благодарность, возможно, спускается с небес восхительное чувство. Очевидно, невидимый дирижер указывает на его ждущую отдохновения душу.

Эдвард познает любовь. Бурную, взрывную. В этом возрасте она кажется чем то особенным, небывалым, как ни у кого. Она ведет его к поискам нестандартных изображений прекрасных дам, природы в особом ее видении, столь же удивительной и чувственной. По-южному жаркой. Контуры фьордов, волнистые очертания, вязаные кружева природы, переходили впоследствии на его холсты неровными, рваными линиями. Завихрения в природных проявлениях транспорировались в подсознании и оттуда прямиком следовали на плоскости холстов или картонов в столь же немыслимых, сложных конфигурациях и моделях.

Мунк пишет много эскизов.

Но и в картинах усматривают эскизность изображения, игнорируют его манеру не прописывания деталей.

Считают их незаконченными. Он останавливает под своей кистью такие мгновения, далекие от спокойствия, что никак невозможно это передать обычными спокойными мазками, заглаженной поверхностью, стройностью и непоколебимостью линий. Лессировка, как гладкие гусарские лосины, претит ему. Он эксперементирует. Не только главные фигуры полотен, но и окружение передают психологические нюансы и взаимодействие живущих в природе.

Его живописные пазлы, – да, да, в некоторых произведениях очень похоже на них, – потом на одном из позднейших автопортретов особенно заметно так выписано, контрастируют, рефлексируют каждой клеточкой. Его свет и тень не спутаешь ни с чьими другими. Художник наносит краски на холст и в несколько слоев так, что они проникают друг в друга. Сливаются, играют, фантазируют, любят со всей силой красочных вибраций. А рождают потом соответствующие ощущения: Озарение, Страсть, Любовь, Отчаяние.

А потом словно разлетаются в воздухе в спецэффектах части полотен с посланиями дальше. Метафоричность и символизм, противопоставление сильных чувств, игра эмоций. Все это влечет за собой. Тревожит. Не дает успокоения.

Тогда и возникла у него любовь к Милли Илен Таулов. Быстро загоревшись, Милли обдала его жаром страсти.

– Милли, ты моя Милли до конца дней! – шептал на ухо, обжигал удивительной горячей волной свою возлюбленную Эдвард. Он ее такой еще никогда не видел. Она открылась с неожиданно прекрасной стороны. – Скажи мне, мы с тобой до конца наших дней, скажи, – добивался от любимой молодой художник.

Вот они в просторной мастерской в Кристиании, увешенной уже накопившимися полотнами, картонами, рамами. Художник хочет показать все, на что способен. Куда рвется его воспаленная, утяжеленная страданиями юности, душа. Ему хочется получить взамен душевную поддержку и внимание. Милли хороша! В длинном сине-лиловом, цвета дымки над фьордами платье с яркой орнаментной вышивкой. Волнующая, высокая грудь в глубоком разрезе, затянутом у ворота витым кожаным шнуром, исподволь привлекает взгляд. Широкий пояс на тонкой талии, маленькая ножка в кожанном сыромятном башмачке. Выразительный, проницающий вглубь взгляд. В ее одежде умело сочеталось фольклорное начало с модерновым уже для того времени стилем. Он не мог оторвать глаз.

– Я буду писать твои портреты. Твои изображения увидят все!

– Успокойся, Эдвард, не столь эмоционально. – Вскоре стала отстранять его Милли, избранница его любви. Она не смотрела на мир столь возвышенно и не видела такие краски, как художник. Ее душа не пела, это точно.

– Мы повидаем с тобой весь мир. Отправимся в дальние страны и путешествия. А потом будут снова написаны новые картины, новые графические посвящения нашей любви. Я вижу их, вижу! – захлебывался в страстных порывах восторженный молодой человек.

Просторная мастерская Эдварда, стоящая особняком в саду у дома, увидела процесс создания новых романтично-экспрессивных полотен. Будто высеченные из льда звезды, заглядывающие с любопытством в его ателье, светили ночами, когда он застревал возле них, родимых. Они светили ему мягким, теплым светом. Ветер обдавал, завихрялся по углам, проветривал насквозь продуваемое помещение. Художник, задерживаясь до поздна, особенно в зимние периоды кажущейся вечной, темной ночи, усиливал их свечение поднесенным близко-близко канделябром с зажженными свечами. Иногда они проливали воск и закапывали холсты. Застывали причудливыми сталактитами, тщательно очищаемыми потом. Иногда даже ставили на холстах особые пометы – магические разводы, конфигурации. С годами они утончались, открывая путь возникновению «черных» дыр. А с удивительных плоскостей отражались будто замешанные на грубой муке, расцвеченные спектральными красками, взятыми у простой природы: красные, синие, зеленые, оранжевые, фиолетовые, коричневые «макаронины», впрыснутые будто большим шприцом в картины «нетронутые», от земли идущие рельефы. Уже здесь начинается его экспрессия, как художественный метод. Возбуждение автора передается красочными потоками энергии. Его мысль ищет способ отражения тонких, предельных, спектральных нюансов чувствования. Плоскости запестрели, забороздили, вспенили страсти. Для него в неописуемом восторге пролетели шесть лет. Спокойная прелюдия сменилась бурным адюльтером: они стали близки. Страстный любовный роман. Конец 1880-х.

Казалось бы, норвежский холод не мог породить столь восторженное чувство в молодом художнике. Но порождает! Эдвард Мунк с затаенной страстью запечатлевает Милли в самых различных позах. Она предшествует его Мадоннам, откровенно взывающим, манипулирующим вниманием, заставляющим сжиматься все чакры внутри. Запрокинута голова, вокруг образно и кричаще – красный ореол, – распластаны по плечам шевелящимися змеями завлекающие может даже в преисподню черные, горгонные волосы, приоткрыты влажные губы, кажется беспрестанно облизываемые, тянутся к поцелую. Его чувство разговаривает с поверхности холста. Он эксперементирует красками, формами, знаками. Он предшествует экспрессионизму, вобрав в себя импрессию и наивность натурализма. Он не только влюблен в свои картины, а в нее, ее облик. Хотя она для него не модель, а просто любимая, желанная женщина. Только в конце жизни у художника будут две реальные модели. И то очень не долго. Тогда Милли затмила собой остальной мир. Снова прекрасная Муза художника! Ему нравится в ней все. Даже особая дерзость и независимость. Он пишет ее образ. Она не позирует ему. Она следует за ним и ее облик приходит каждый раз вместе с прекрасной Музой, как мудрой Совой, сидящей на плече. Он, однолюб, готов быть с ней до конца своих дней. Не уставая настаивать на этом и отдавать ей столько нерастраченных романтических чувств. Экспрессия уже рвется из своих пределов, пытаясь покорить страстными порывами возлюбленную.

Вначале их роман развивается спокойно, затем взорвался бурными эмоциями, будто дремлющие соки зимой, в одночасье расцветили окружающее буйным весенним цветом с тем, чтобы вскоре…отпасть сморщенными лепестками. А появятся ли крошечные зародыши настоящих плодов, реальных, сочных, вкусных, животворящих?… Милли воспринимает все не так, не так… ах, снова несовпадение!..

Поцелуи в полотнах художника Ron Hicks

Если бы американский художник Рон Хикс был участником нашей Ярмарки Мастеров, то, несомненно, он был бы крайне популярным на этой тематической неделе и коллекции с его работами не уходили бы с главной

Одни Хикса сравнивают с импрессионистами, и в этом есть справедливость — впечатление и настроение передается просто фантастически. Другим его полотна напоминают Рембрандта, но это, скорее, из-за цветовых предпочтений художника.

И уж если мы будем сейчас говорить о поцелуях, то мимо Рона Хикса нам не пройти. В названиях картин сплошь поцелуи, и на полотнах, разумеется, тоже.

Сам художник вдохновляется Эдгаром Дега и Диего Веласкесом. Используя в своем творчестве приглушенную палитру, он редко применяет чистые цвета. Особенно ему нравится разнообразие серых оттенков. «Серый цвет позволяет мне передать атмосферу, настроение и эмоции», — говорит он. — «Серый задает тон для остальной части картины». Если спросить Хикса о его любимом предмете для рисования, он отвечает без колебаний: люди и интерьеры, а любимая среда — масло.

И, наконец, о поцелуях… они у него везде как о проявлении чистой любви или страсти, одержимости или нежности. Разные по настроению и сюжету картины Хикса объединяет жизненность, они не статичны, позы героев абсолютно естественны, а пейзажи и интерьеры очень реалистичны. Очень много сцен в кафе, за столиком, но такие они разные — все эти люди и эти пары, что заходят сюда.

Здесь поцелуи, скорее, украдкой, осторожные, нежные, не на показ.

А это уже иной поцелуй. Вроде тот же сюжет, похожий интерьер и та же приглушенность тонов, но совсем другие эмоции. Как будто выхвачен кадр из фильма, или мы просто подсматриваем за минутным проявлением чувств.

«Поцелуй и кофе»

Мастер, конечно, выходит и на улицу, там тоже застает сцены с влюбленными. Меняется обстановка, освещение, но обратите внимание на позы, как они естественны.

«Времяпровождение»

«Время вместе»

Расслабленность и покой, открытость в эмоциях, здесь нет страха быть замеченными, чуть больше ярких красок и солнца.

А дальше тоже откровенно и очень по-итальянски.

«Итальянский дворец»

И вот уже не так солнечно, романтично и грустно.. Совсем иной настрой у этой картины:

«Объятие»

И мое любимое и, может быть, самое известное:

«Поцелуй на дороге»

То ли свидание, то ли расставание. Динамика встречи очень драматична, вот-вот — и машины разъедутся, каждая в свою сторону. Останется ли любовь? Пусть каждый теперь придумывает интересный ему сюжет, а художник выполнил свою задачу, Всколыхнул наши чувства, проехался красной машиной по нашим нервам.

Кстати, движущихся машин на его полотнах немало. Девушки и парни, мужчины и женщины — на мотоцикле и на авто, в обнимку и в одиночестве, Но это уже для другой тематической недели. В работах мастера мы чувствуем движение, импульсивность. И все это — хоть и не ярко, без криков и лишнего пафоса, но про самую настоящую любовь.

Если решите познакомится с творчеством Хикса самостоятельно, то картин с поцелуями вы найдете еще массу, а вот содержательных статей по его творчеству практически нет. Будем искать

Мастер фотографии Робер Дуано. Непридуманная жизнь, поцелуи и вечная парижская весна

Робер Дуано (Robert Doisneau) родился 14 апреля 1912 года в пригороде Парижа. Окончив школу, поступил в художественно-ремесленное училище. В юном возрасте Робер был настолько замкнут и застенчив, что в 16 лет начал с фотографирования булыжников, позднее перешёл к съёмке детей и взрослых. С 1934 года Дуано работал профессиональным фотографом для «Рено», но в 1939 попал под увольнение.

В годы Второй мировой войны он служил в армии, затем сотрудничал с Движением сопротивления. В 1949 году Робер Дуано заключил контракт с журналом Vogue, а через несколько лет стал независимым фотографом.

«Я никогда толком не задавался вопросом, почему я фотографирую. В действительности, это отчаянная борьба с мыслью, что мы исчезнем… Я упорно пытаюсь остановить это убегающее время. Наверно это полнейшее безумие».

«Одной из самых известных фотографий Робера Дуано стал «Поцелуй у здания муниципалитета». Снимок был сделан в 1950 году по заказу журнала «Life». Самая знаменитая фотография всех времен и народов, символ Парижа, гимн молодости, весны и любви принесла ему большие деньги, немеркнущую славу, но в то же время и большие проблемы. Ведь у каждой медали есть две стороны. Дуано пришлось познакомиться с обеими. В общем и целом, если не приглядываться к частностям, кадр выглядит абсолютно случайным, и, казалось бы, исключает всякую мысль о постановке. Ну кого в Париже могут удивить целующиеся пары. Да они здесь везде, на каждом углу и шагу. И снимок, на первый взгляд, передает, вполне обыденную сценку, виденную многими тысячу раз. Целующиеся влюбленные, которым ни до кого нет дела. Ни до прохожих, ни до места, где они это делают, ни до времени. Естественно было бы подразумевать, что молодые люди даже не подозревают о присутствии фотографа. Общая спонтанность сцены, «неряшливая» композиция, только усиливают это заблуждение. И только при очень большом желании все таки можно обнаружить в позах целующихся некоторую театральность. Но кому это было нужно в том далеком 1950 году. Тем более, что вместе с «Поцелуем» в том же журнале «Life» были опубликованы еще шесть других его братьев близнецов, таких же парижских поцелуев. И после публикации все бы о них благополучно забыли.

Сдав негативы и все контрольные отпечатки, как и полагалось, в архив агентства «Рафо» и сам Дуано о них бы забыл. Но судьбой им всем было уготовано другое. Не забвение, а слава. Ведь по-настоящему знаменитая фотография откроется для зрителя только спустя 36 лет после того, как была опубликована в «Life». В 1986 году с негатива напечатали постер, который стал символом любвеобильного Парижа. И за двадцать последующих лет «Поцелуй у здания муниципалитета» был напечатан на двух с половиной миллионах открытках, на полумиллионе плакатов, а кроме этого на календарях, почтовых марках, майках, занавесках, постельном белье, не говоря уже о многочисленных фотоальбомах. Без преувеличения можно сказать, что на одной этой фотографии Дуано заработал больше чем на всех остальных своих фотографиях вместе взятых (агентство и фотограф заработали на этом снимке более 650,000 долларов)!

Но своего абсолютного и несколько негативного апогея слава «поцелуя» достигла на судебном процессе в 1988 году, в ходе которого семейная пара из Ирви, якобы позировавшая на снимке, потребовала от Робера Дуано гонорар в 90 тыс. долларов. Кроме них было довольно много и других пар, которых якобы заснял мастер. Они забрасывали Дуано письмами и требованиями о выплате гонораров и компенсаций. В тот раз фотограф выиграл процесс, однако ему пришлось признаться в постановке этого снимка и в том, что для этого ему пришлось нанимать профессиональных моделей, которым он заплатил. Это признание стоило ему репутации «честного фотографа-документалиста». Кроме этого были поставлены под сомнения его же собственные слова: «Если ты делаешь фотографии, не говори, не пиши, не анализируй себя, не отвечай ни на один вопрос». Но свои действия он оправдывал тем, что фотографии целующихся пар могут поставить их в неудобное положение, дескать, «влюбленные, болтающиеся на улицах Парижа, редко оказываются законными парами». Но и это был не конец. Впереди предстоял еще один судебный процесс, на этот раз моделью себя объявила бывшая актриса Франсуаза Борне, предъявив в качестве доказательств снимок, подписанный автором и присланный им сразу же после съемок.

Невероятно, до чего люди могут опуститься ради денег! Предприимчивая женщина требовала от фотографа сто тысяч франков, но он опять выиграл суд – на этот раз он смог доказать, что уже заплатил паре за съемку. Для мягкой натуры Дуано это было наибольшее разочарование, поэтому он так невзлюбил этот снимок. И сам о нем был не лестного мнения. «Это поверхностная карточка, такие обычно продаются легко как дешевые проститутки», – в сердцах, отбросив всякую политкорректность, говорил он о самой известной своей фотографии. «Большинство из них ведут себя хорошо, – говорил Робер о своих фотографиях, – и улыбаются мне, когда я прохожу мимо. Но некоторые — ведут себя как стервы и никогда не пропустят момента усложнить мне жизнь. Наверно, я слишком добр с ними».

Но даже неоднократно выигранные суды, не поставили окончательной точки во всей этой неприглядной истории. Спустя десять с лишним лет после смерти фотографа, все внимание любителей фотографии и неравнодушных к творчеству Дуано людей было снова приковано к «Поцелую». В 2005 году Франсуазе Борне потребовались деньги, и она выставила собственный отпечаток фотографии с автографом автора на аукцион в надежде заработать 10-15 тысяч евро. Организаторы аукциона тоже не возлагали особых надежд на продажу этого снимка, они полагали, что при определенной удаче фотография может уйти и за 20 тысяч. Каково же было всеобщее удивление, когда анонимный швейцарский коллекционер заплатил за «Поцелуй у здания муниципалитета» 155 тысяч евро! Так что если фотография и была «проституткой», то не очень дешевой». — Phototour.

Во второй половине XX века Робер Дуано стал ведущим мастером французской гуманистической фотографии. На его творчество повлияли такие выдающиеся мастера, как Андре Кертес, Эжен Атже и Анри Картье-Брессон. Умер фотограф в родном Париже в апреле 1994 года.

Смотрите также:

• Мастер фотографии Вилли Рони
• Ренни Эллис – классик документальной фотографии
• Фотограф Богдан Дзиворский – удивительные моменты с уличными эмоциями
• Экзотические виды спорта и гуманистические фотографии от Томаша Гудзовати

27 октября, 2016