автора Василенко Наталья Владимировна
Портрет М. П. Мусоргского Репин был большим поклонником таланта Модеста Петровича Мусоргского (1839–1881). Узнав о его неизлечимой болезни, он поспешил к композитору в Петербург в Николаевский военный госпиталь, где написал этот портрет за 4 дня – со 2 по 5 марта,
Из книги автора
Портрет З. Н. Юсуповой Серов был лучшим портретистом среди современников, он обладал, по выражению Бориса Асафьева, «магической силой выявления чужой души». Покоряет простота и непосредственность его творений, необыкновенное чутье к музыкальным ритмам линий,
Из книги автора
Портрет Т. С. Любатович С оперной певицей Татьяной Спиридоновной Любатович (1859–1932) Коровин познакомился во время работы над спектаклями Частной оперы С. И. Мамонтова, где она исполняла ведущие партии. Коровин слагает гимн красоте молодости и чарующему обаянию
Из книги автора
Портрет Ф. И. Шаляпина Много я знал в жизни интересных, талантливых и хороших людей, – вспоминал Шаляпин. – Но если я когда-либо видел в человеке действительно высокий дух, так это в Кустодиеве… Нельзя без волнения думать о величии нравственной силы, которая жила
Из книги автора
Портрет, еще портрет… Наивысшее мастерство Кранаха-живописца сохраняется в работах портретного жанра. Он создает целую галерею образов современников, пишет разнообразные портреты — от небольших, интимных, до парадных, как например, парные портреты герцога Генриха
1906 год
Техника: Холст, масло
Комментарии
2013
Владимир, Gomel
08 октября
Полное выражение желаемого создать в произведении невозможно.Я сам балуюсь этим и знаю наверное.Копать глубоко бессмысленно, знаю о чем думал 25 летний здорвый мужик и можно не продожать. А форма и краски это лишь Форма и Краски и больше ничего, потому-что завтра будут другие. Опять же технологии.
2012
елена, подольск
18 мая
интересны мысли этой женщины,и также чем она заинтересовала автора? или это был заказ? психологично,как у Рембранта.
2010
демин, нн
06 ноября
Да, достаточно спокойно Хемингуэй писал о ней в «Праздник, который всегда с тобой» Писал, что запомнил её иначе, чем написал Пикассо Хотя, кажется, картину писали с его слов
Искусствовед, Санкт-Петербург
22 августа
Гертруда Стайн была дамой нетрадиционной ориентации — это в Париже в то время воспринималось спокойно — по-моему, здесь ее мужская половина очень хорошо прописана. Пикассо умел писать СУТЬ, а не внешность
Надин, Новочеркасск
29 марта
картины заставляют думать… Это не просто картинки… над одной картиной сидеть можно бесконечно… я весь вечер смотрю их и думаю…думаю…думаю…
2009
Олена, Київ
06 декабря
Відразу портрет їй не сподобався, але у «Автобіографії…» Гертруда написала, що ця картина не подобається усім, крім автора і натурниці
алина, Балабаново
22 ноября
«Среди евреев было лишь три оригинальных личности:Христос,Спиноза и я»Г.Стайню
Nanali, Москва
07 ноября
Талант Пабло Пикассо бесспорен. Все же восприятие его у каждого свое. Интересно, как же отнеслась Гертруда Стайн к этому портрету?
Название, англ.
: Gertrude Stein.
Оригинальное название
: Portrait de Gertrude Stein.
Год окончания
: 1905-1906.
Размеры
: 100 × 81,3 см.
Техника: Холст, масло.Местонахождение
: Нью-Йорк, Музей искусства Метрополитен
Перед нами одна из многочисленных работ Пикассо — портрет «Гертруды Стайн». Но прежде чем браться за анализ работы, не маловажно разобраться с предысторией его создания, ведь недаром она считается одной из самых драматических новелл в истории творческих исканий века. Изображая знаменитую американскую писательницу, Пикассо был на подходе к очередному новому периоду в своем творчестве и целому направлению в живописи. «Я изображаю мир не таким, каким его вижу, а таким, каким его представляю» — говорил художник. В это время он уже очевидно понял, что уходит дальше других в деятельности — в такой же мере разрушительной, как и созидательной. Форма, которую теперь создает художник, становится самостоятельной структурой, существующей по своим законам, она не отражает непосредственно воспринимаемый облик вещей, а как бы воссоздает их пластическую структуру. На смену приходят формы созданные самим художником. Пикассо освобождается от вдохновения периода арлекинов, испанская часть его существа снова брала верх — начинает меняться тематика полотен, на смену цирковым артистам приходят юноши и всадники на фоне буколических пейзажей. Пикассо требовалось подтверждение своего творчества в общем потоке мировой культуры, ему нужны были новые впечатления для обогащения творческой энергии. В результате этих исканий в 1905-1906 годах художник отдает много времени изучению древностей, посещает экспозиции классического и древнего искусства, его все больше начинают интересовать африканские маски, скульптуры — он считал их наделенными магической силой и нашел в них чувственную простоту форм. Это был переломный момент в его творчестве и отсюда начался путь Пикассо от изображения конкретных людей к изображению человека как такового, и к форме — как к самостоятельной структуре. На смену открытому, почти кружевному стилю, вокруг которого всегда много воздуха, приходят либо более сжатые контуры, либо единые скульптурные массы, которые становятся более приземистыми, с заполненными скругленными углами, они нагромождаются друг на друга. В этот поворотный момент Пикассо и пишет портрет «Гертруды Стайн» — свою последнюю попытку работать, подчиняясь натуре, окончательный вариант которого определяет «африканское» влияние. Художник встал на иной путь.
Важное значение для Пикассо в этот период имело знакомство с Гертрудой Стайн. Она приехала в Париж к своему старшему брату Лео в 1903 году, когда ей было почти тридцать. Лео Стайн, знаток и коллекционер, открыл Гертруде парижское искусство, они организовали салонный бизнес и посвятили свою жизнь собиранию произведений искусства. В Америке Стайны считались обеспеченными, но не богатыми людьми, поэтому, начав собирать картины современников, они позволяли себе только недорогих, начинающих художников.
После того, как Стайн приобрела несколько работ Пикассо, она познакомилась с ним лично у посредника-торговца по имени Клавис Саго. С тех пор американка надолго становится верным покровителем Пикассо, а он — постоянным посетителем ее салона, а со временем и личного парижского дома. Особенно интенсивно их отношения развивались в течение нескольких первых лет после знакомства. Пабло сразу же, повинуясь некому инстинкту, заинтересовался ею — Гертруда, как никто прежде, воздействовала на него. Еженедельные сборы, которые она у себя устраивала, стали магнитом для европейских и американских художников и писателей. Некоторые посетители были молодыми экспериментальными живописцами, работу которых собирали Стайны. В этих салонах художники, писатели, музыканты, коллекционеры и критики, заинтересованные прогрессивным искусством и идеями, могли встречаться, чтобы поговорить. Это было собрание для интеллектуальных обсуждений и дебатов, и поскольку количество посетителей и частота вечеров в салоне увеличивалась, дружба между Стайн и Пикассо цвела и вскоре эта нетривиальная женщина стала его близким другом. И хотя американка, по всей вероятности, так и не сумела полностью понять несколько угрюмый и замкнутый характер художника, а также постигнуть многостороннюю значимость его творчества, она была очарована гением Пикассо и лучистой чернотой его глаз. Она ставала все больше и больше уверенной в его гениальности. Хотя брат Лео примыкал к импрессионистам, ее вкус в искусстве становился более экспериментальным, и она стала первой среди крупных коллекционеров Кубистов. Стайн утверждала, что она и Пикассо работали в параллельном направлении — один в красках, другая в прозе, совершенствуя и повышая собственный результат, преобразовывая действительность. Возможно, она чувствовала себя ближе к Пикассо, чем он к ней.
Пикассо, вскоре после знакомства предложил написать портрет мадемуазель Стайн, даже не рассчитывая на согласие. Если вдаваться в подробности, то на самом же деле Пикассо оробел и попросил Клависа Саго выяснить у Гертруды, не согласится ли она попозировать, и вскоре она дала согласие. С самой первой встречи ему хотелось изобразить эту большую красивую голову в своей манере. Стайн позировала ему всю зиму, по некоторым источникам эта цифра колеблется от восьмидесяти до девяноста раз, в любом случае это значительная цифра. Это было несколько странно, потому что художник писал быстро и не нуждался в моделях. Пикассо никто не позировал с тех пор как ему было шестнадцать, а тогда ему было уже двадцать четыре, и Гертруде Стайн никогда даже в голову не приходило заказать свой портрет, и они оба даже ни малейшего понятия не имеют как оно так получилось. Цирковой народец, заполонивший в ту пору его картины, жил поблизости, но Пикассо никогда не было мысли попросить этих людей прийти к нему в мастерскую позировать. Эта привычка писать по памяти, заметно выделяла его из среды живописцев. Некоторые из них обвиняли испанца в экстравагантности, другие — в том, что он порождает среди натурщиков безработицу. Возможно, Пикассо просто нравилось бывать с Стайн, которая подробно объясняла ему природу его гениальности.
Гертруда день за днем ходила крутыми холмами от Монпарнаса в студию Пикассо, чтобы позировать для него. Это было небольшое помещение, в одном углу стояла кушетка, в другом крохотная печка для обогрева и готовки, несколько стульев, одно большое сломанное кресло, на котором восседала Стайн, громоздкой мольберт и чрезмерное количество холстов, пахло псиной. Пикассо усаживался на своем стуле подле холста, использовал палитру монотонного серо-коричневого цвета и начинал творить. В творческом процессе участвовала Фернанда Оливье — его пассия на то время, она была довольно крупной женщиной, но в то же время очень красивой и милой. Часто она развлекала Гертруду чтением вслух басен Лафонтена, создавала настроение. В первый день позирований, ближе к вечеру два братья и друзья Гертруды Стайн зашли посмотреть как идут дела — первоначальный эскиз получился захватывающим. Набросок был настолько хорош, что все упрашивали Пикассо оставить как есть, ничего не менять, но он раздраженно не соглашается и упрямо продолжает работу. Очень жаль, но в те времена никому даже и в голову не пришло сфотографировать картину в ее начальном варианте.
Трудности Пикассо, испытанные в процессе этой работы, не были типичны: восемьдесят или девяносто заседаний позирования не были принципом его работы. Сильная индивидуальность Стайн возможно была фактором затягивании процесса, но ни один не может избежать ощущения необычной борьбы и трудностей развития, который характеризует выполненный портрет. Первоначально изображение головы Стайн было почти в профиль. Постепенно шаг за шагом он вращал его, пока не остановился на конечном положении, более фронтальном. Нет никаких известных предварительных рисунков Гертруды, и кажется, что Пикассо экспериментировал с несколькими возможностями уже на самом холсте. Однако, несмотря на то что портрет, к огромному удовольствию писательницы, все более обретал черты сходства, он не удовлетворял самого художника, и работа фактически не сдвигалась с мертвой точки — на картине ничего не менялось, кроме лица. Пикассо все что-то добавлял к портрету, потом что-то уничтожал, снова писал и снова закрашивал. Он искал то, что и сам не мог бы определить.
Пришла весна 1906 года и сидения пришли к своему знаменательному концу — внезапно Пикассо зарисовал всю голову. «Смотрю на вас и больше ничего не вижу, я больше не в состоянии видеть вас», — раздраженно заявил он. Так и была закончена эта картина. Никто, помнится, не был особенно раздосадован тем, что окончилось это долгое сидение. Гертруда Стайн и ее брат отправились в Италию, что в то время уже вошло у них в привычку. С Фернандой Пикассо поехал в Испанию, там он снова изменяет свой стиль — рисует более успокоительно, почти одноцветно, фигуры становятся более скульптурными, лица кажутся неподвижными и подобными маске, словно строгие архаичные иберийские изваяния и фрески часовни каталонского романского периода. Важный шаг сделан и он непосредственно приводит художника в новый «африканский» период. Вернувшись по окончанию лета из Испании в Бато-Лавуар, Пикассо наконец дописывает лицо Гертруды в манере, в которой обычно работал: быстро и по памяти (даже не взглянув на свою модель), придав облику характер маски: светящийся, выступающий вперед лоб и имперсональные, схематичные, правильные черты лица. Работа была завершена и он был доволен результатом. Увидев окончательную версию, Гертруда Стайн пришла в недоумение, ей показалось что «ушло сходство», она считала себя слишком молодой, чтобы быть с ним схожей. «Ничего, — весело ответил Пикассо, — когда-нибудь вы будете на него похожи, со временем». Все же первое впечатление не было положительным, она была недовольна, что после многочасового позирования нет единства, но она с благодарностью приняла работу. Другие же, шокированные маскообразной суровостью лица на портрете, были настроены более критически. Никто и не думал, что портрет имел созвучность с ней. Уже потом, спустя время исполнилось пророчество Пикассо, что в конце концов ей удастся выглядеть точно такой же, как на портрете — сходство пришло со временем, она нагнала свой портрет, когда постарела на две мировые войны. В своей книге она так высказалась в сторону работы: «По-моему это я, и это единственное мое изображение, где я всегда я». Для Стайн эта живопись станет доказательством ее безвозвратной связи с Пикассо, которого она расценит как самого великого художника ее времени. Это как сотрудничество между двумя зарождающимися гигантами: двадцатичетырехлетним испанским живописцем и тридцатидвухлетней американской писательницей, двух переселенцев в Париже, пока еще непризнанных, но предназначенных для величия.
Что касается непосредственно самой картины, то создается интересный образ: портрет на глазах у зрителя сам собой начинает раскладываться на отдельные части, образующие в свою очередь сложную объемную композицию. Это результат обращения Пикассо не столько к реальному облику изображаемого человека, сколько к своему мысленному взору и пониманию — все это предвещает кубизм, новое направление в живописи, в котором художник начнет работать некоторое время спустя. Пикассо отвлекся от внешности портретируемой, лицо изображенной напоминает лица античных статуй, с такими же как у них почти пустыми глазницами, из-за которых Стайн кажется смотрящей изнутри себя, всевидящей, как будто маска закрывает ее лицо. «Вам здесь не пройти» — эта вся фраза ее облика. Поскольку каждое полотно настоящего художника автобиография его внутреннего пути, портрет «Гертруды Стайн» показывает в какие опасные районы «внутреннего города» европейской культуры проник художник за эти девять месяцев напряженного созерцания ее обличия. На картине Пикассо изображена вся история, вся сущность Гертруды, ее прошлое и будущее. Он изобразил ее в характерной позе, массивность силуэта довольно усиливается свободным пальто с широкими рукавами, большими руками, лежащими на коленях, туловищем слегка наклоненным вперед; она преисполнена внимания и заинтересованности. Внешне Гертруда, даже не отдавая себе в этом отчета, выглядела весьма эксцентричной особой. Ее приземистая, веская фигура и правильные черты лица, сквозь которые просвечивал недюжинный ум, — все это, вкупе с мужским голосом, изобличало в ней сильную индивидуальность. Художник точно передал ее цельный характер и, пытаясь отобразить на холсте ту Гертруду, которая удовлетворила бы его, он испробовал массу вариантов. В основном он старается разгадать тайну мисс Стайн; пытается открыть завес, скрывающий ее сущность, и если ему это удастся, то перед ним откроется еще многое другое. Это увеличивало убеждение Пикассо в том, что она есть создание глубин и она поможет ему проникнуть в эти глубины. Лицо ее — это маска, поражающая воображение, черные деформированные глаза — невидящие или скорее вглубь смотрящие, в чем заключается намек на живущую в ней силу. Таким образом лицо изображено большим, строгим, остроконечным и неподвижным, в то время как руки и остальная часть картины кажутся пассивными и окрашены в более мягких цветах. Лицо, руки и шарф сияют в картине и создают пространственную напряженность. Великолепный теплый красно-коричневый тон фона оживляет асимметрию сидящего человека на картине. Отказ от реалистических деталей становится особенно видимым в абсолютно необработанном ухе. Ее существование в портрете так активно, что эту картину невозможно забыть. Да, она достаточно полно представлена на портрете, чтобы сделать его незабываемым. Работа в результате несколько разнится от оригинала, но автор смог вложить в нее особый смысл, характер Гертруды. Черты модели искажены, но она излучает мощную энергию, она грузная, властная, кажется писательница вот-вот стремительно встанет и окажется за пределами холста. Странная асимметрия глаз делает это волевое неженственное лицо беспокойно нервозным, заставляя догадываться о скрытой, быть может болезненной дисгармонии души. Вся фигура Гертруды Стайн налита тяжелой серьезностью, и трудно сказать, какие чувства художника выразились в портрете — то ли симпатия, то ли неприязнь. А едва заметные приметы внешнего и внутреннего диссонанса превратятся в откровенный вызов классическому идеалу женской красоты. Выражение размышления вместе с отчетливым интеллектом и умственной концентрацией — являются преобладающей особенностью в портрете. Пикассо изобразил ее путь. Она не держит веер или цветок в своих руках, не носит необычную шляпу, не поднимает голову с женским очарованием, она просто наклоняется вперед, представляя только себя. С этим инновационным портретом он избавляет себя от границ классической живописи, и в то же самое время ломает Стайн, избавляя ее от традиционных ограничений. Портрет «Гертруды Стайн» отмечает момент жизни Пабло Пикассо, когда он изучил глубокие глаза американской художницы — и возможно нашел для себя ответ на вопрос, как это быть американцем.
В доказательство своей признательности к Пикассо, Гертруда Стайн не расставалась с этим портретом всю жизнь, а в 1946 году завещала его Музею искусств Метрополитен, Нью-Йорк США. Это была первая работа художника, которая вошла в собрание музея. В нем теперь находится богатейшая коллекция работ Пикассо — вторая по размерам на территории США. Это полотно висит там как доказательство того, насколько остро и глубоко Пикассо способен видеть глазами своего воображения, нежели когда находился лицом к лицу с объектом.
Монументальная и консервативная женщина, которая стала одним из символов в истории искусства. В начале прошлого века ее называли крестной матерью авангарда. Ее благословения добивались самые известные писатели, поэты и художники, в ее дом в Париже всегда стремились Пикассо, Матисс и Сезан, а Хемингуэй и называл ее «братом». Сама же она любила искусство и женщину. Яркая и противоречивая Гертруда Стайн.
СТАЙН, ГЕРТРУДА
СТАЙН, ГЕРТРУДА (Stein, Gertrude) (1874–1946), американская писательница. Родилась 3 февраля 1874 в Аллегейни (шт. Пенсильвания). Изучала психологию в Рэдклифском колледже (Кеймбридж, шт. Массачусетс), затем медицину в университете Джонса Хопкинса. В 1903 уехала в Париж, где оставалась до конца жизни.
Также по теме:
АМЕРИКАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
В Париже Стайн подружилась с П.Пикассо и А.Матиссом, их творческие поиски стимулировали ее интерес к экспериментальной литературе. Ее первое значительное произведение – Три жизни (Three Lives, 1910), три истории, рассказанные нарочито бесцветной, с множеством повторений прозой. Последовавший за повестью монументальный роман Становление американцев (The Making of Americans, 1924) – грандиозный психологический этюд в жанре семейной хроники на протяжении нескольких поколений. Дружба с Пикассо подвигла Стайн на творческое соревнование, результатом стала серия словесных «портретов» и, по существу, «кубистских» воплощений предметов, еды и помещений, опубликованных под названием Нежные кнопки (Tender Buttons, 1914).
Во время Первой мировой войны Стайн и ее подруга Алиса Токлас работали в Американском фонде помощи французским раненым. После войны вновь распахнулись двери ее гостиной на улице Флери, ставшей местом паломничества для молодых американских литераторов, которых именно она окрестила «потерянным поколением». Дружеские отношения сложились у нее с Э.Хемингуэем, Андерсоном и Ф.С.Фицджералдом. Написанная Стайн Автобиография Алисы Б.Токлас (The Autobiography of Alice B.Toklas, 1933) мгновенно прославила ее, сделав известной не только в кругу авангардистов. За успехом последовало приглашение прочесть курс лекций в США. Интерес к писательнице подогревала и постановка в Нью-Йорке ее оперы Четверо святых в трех актах (Four Saints in Three Acts, 1934) на музыку В.Томсона. В 1934 Стайн совершила турне по США со своими знаменитыми лекциями и вернулась во Францию с репутацией пусть сложного и трудно доступного для понимания, но несомненно выдающегося автора современности.
Вторую мировую войну и германскую оккупацию Стайн провела в Билиньене, затем Кюлозе, не прерывая работы. За это время написаны Войны, которые я видела (Wars I Have Seen) и пьеса Очень молодой человек говорит «да» (Yes Is For A Very Young Man). Вернувшись в Париж, она неоднократно встречалась с американскими солдатами, о которых написала в своей последней книге Брюси и Уилли (Brewsie and Willie).
В истории литературы Гертруда Стайн осталась не только благодаря собственным сочинениям, но и влиянием своей эстетической философии и личности на писателей 20 в. Умерла Стайн в Париже 27 июля 1946.
Салон Лео и Герты
Гертруда родилась в Пенсильвании, в состоятельной еврейской семье. Родители девочки были интеллигентной парой выходцев из Германии. Своим детям они дали разностороннее образование. Дети были очень дружны между собой, особенно, Герта и Лео, который был старше сестры на два года. Эту привязанность они сохранят на долгие годы. Гертруда училась в Кембридже на факультете психологии, затем — на медицинском в Балтиморском Университете.
Когда Герте было 29 лет, умер ее отец, оставив очень солидное наследство, что дало возможность его детям заниматься любимым делом. Так и не получив медицинского образования, девушка отправляется в Париж, к своему любимому брату Лео. Стайны отлично разбираются в искусстве, а капитал отца помогает начать новое дело и коллекционировать картины. Вместе они открывают у себя в доме художественно-литературный салон.
В салоне собираются непризнанные в то время поэты и писатели, здесь экспонируются картины художников, имена которых вскоре будут известны во всем мире. А пока первыми ценителями и критиками становятся Лео и Гертруда. Тогда же девушка начинает свою писательскую деятельность, проникшись духом новых, почти революционных течений в искусстве. Ее творчество того периода принято считать спорным. Даже брат относился к писательству Гертруды очень неоднозначно и старался критические замечания держать при себе.
Парижский бомонд относился к Стайнам с долей иронии. Брат и сестра выходили на прогулки в странных одеяниях. Он был высоким, худым очкариком с рыжими усами; она — мощной женщиной с пытливыми темными глазами и головой римского императора,- чертами, словно высеченными из мрамора. Но однако, всем не терпелось попасть в салон Лео и Герты, чтобы увидеть необыкновенную выставку смелых новинок. По сути дела, это был первый музей современного искусства.
Признание
Гертруда Стайн изображена на известной картине Павла Челищева «Феномены», на полотне Пабло Пикассо «Портрет Гертруды Стайн». Она фигурирует в игровом фильме Алана Рудольфа «Модернисты» (1987 год), в романе Уолтера Саттертуэйта «Маскарад» (1998 год, в рус. пер. — «Клоунада»), в произведении Э. Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой», а также в фильме Вуди Алена «Полночь в Париже» (2011 год). На тексты Стайн писали музыку американские композиторы Вирджил Томпсон (1934 год, 1947 год) и Джеймс Тинни (1970 год), немецкий композитор Ирис тер Шипхорст (Inside-outside II
, 1989 год), музыкальную драму «To Be Sung» по «лирической опере» Стайн написал французский композитор Паскаль Дюсапен (1993 год). Памятник писательнице поставлен в Брайант-парке в Нью-Йорке.
Дайте мне новые лица…
Несмотря на то, что Стайнов считали семьей с причудами, вскоре их салон приобрел неимоверную популярность далеко за пределами Франции. Особняк на Флерюс, 27 стал излюбленным местом встреч художников, поэтов, писателей, критиков, а также коллекционеров и меценатов. Гертруда продолжала пополнять коллекцию картин. У нее было природное чутье на шедевры. Из сотен экспонатов она выбирала именно ту жемчужину, которая вскоре становилась предметом мирового признания. Дар психолога проявился и здесь.
Герта могла одной точной репликой создать репутацию писателю или художнику или отправить его творение в небытие. Большому количеству творческих людей она дала путевку в жизнь, стала советчиком, учителем, верным другом и покровителем. Стайн была в товарещеских отношениях с Пикассо, Матиссом, Хемингуэем, Фицджеральдом.
Вокруг нее всегда собирались юные таланты, дорогу коим она пробивала с упорством матери. Знакомиться с людьми — стало страстью для нее. Она всегда говорила: «Дайте мне новые лица.» И, вероятно, новые впечатления…
Лесбийская любовь
Еще в студенческие годы Гертруда впервые пережила влюбленность в женщину. Сие было открытием для девушки, но она спокойно приняла свою ориентацию, как подобает истинному психологу.
В 1907 году Стайн познакомилась с американской писательницей Алисой Токлас, той, что стала ее возлюбленной, другом, личным секретарем, редактором, издателем и переводчиком.
Гертруда сравнивала эту встречу со вспышкой, — она влюбилась с первого взгляда. Позже Алиса расскажет, что, когда впервые увидела Герту, у нее в голове зазвенели колокольчики. Это был знак… Женщины не скрывали своей привязанности друг к другу даже на публике. Их объединяла не только физическая близость, но и духовная.
Они прожили вместе 40 лет в гармонии и счастье, и были похоронены в одной могиле с разницей в два десятилетия. Лео Стайн не мог смириться с лесбийскими предпочтениями сестры, а она, в свою очередь, с тем, что он пересек жизнь с уличной девицей, слывшей «Нина с Монпарнаса». Кроме того, у брата и сестры вырисовались разбежности в художественных вкусах.
Он не понимал ее пристрастия к кубизму и не оценил литературных опытов Герты. Стайны разъехались мирно и навсегда, без упреков и споров разделив коллекцию картин. Расставание прошло «без Апокалипсиса», по словам Лео. Женщины остались жить на Флерюс, 27, где Алиса Токлас взяла под свой контроль ведение домашнего хозяйства, предоставив своей любимой возможность заниматься только творчеством.
Михаил Шемякин: как я рассмешил офицера DST[1]
Однажды мой галерейщик Патрик Карпантье приобрел архивы Вернера Ланге, которые состояли из его воспоминаний, посвященных годам немецкой оккупации Франции, и редких фотографий торжественных мероприятий, на которых вместе с эсэсовскими офицерами присутствуют многие известные французские художники, скульпторы и другие деятели культуры.
Воспоминания непредвзято обрисовывают сложную обстановку тех лет и отношения между оккупационными властями и художественным миром. И, опять же, в жизни получалось не совсем как в кино. «Во французский бар, входит эсэсовский офицер; художники, до этого весело болтающие и попивающие аперитив, встают и демонстративно покидают бар, не допив свои бокалы». А, судя по рассказам немецкого офицера и по фотоархиву, выясняется, что художники таскали к нему свои работы, приглашали в свои мастерские и с удовольствием посещали выставки, устраиваемые немецкими властями в Париже и Берлине.
Разумеется, было и французское Сопротивление, были павшие в неравной борьбе герои, но в этой книге представлены материалы о тех, кого именуют коллабораторами, о тех, которые отнюдь не гнушались пожимать руки офицерам немецкого вермахта.
Наверное, советским людям многое будет понятно в этой книге… Много прекрасных русских художников, скульпторов, графиков и других деятелей искусства было расстреляно, погибло в ГУЛАГе, но кто-то в это же время работал, творил, процветал или выживал… И, как сегодня принято говорить в оправдание, «время было такое…». Французы сегодня повторяют эту же фразу (разумеется, на французском).
***
В конце шестидесятых годов в мою жизнь и в жизнь моих друзей вихрем ворвалась Дина Верни. Крупнейшая парижская галерейщица, муза Майоля, подруга и натурщица наших кумиров, известных всему миру художников и скульпторов. Как из волшебного короба, сыпались и извлекались священные имена и истории, напрямую связанные вот с этой маленького роста, упитанной пятидесятилетней женщиной, сидящей сейчас перед нами! Невероятно!
«Верни? Это для французов, а для вас всех я — Дина Верная, потому что фамилия моего отца — Верный».
«Матисс? Я бросила ему позировать, но, жалея его, послали вместо меня мою подругу Лиду Делекторскую. Она позировала ему дольше, чем я!» «Вламинк?! Он стал приставать ко мне, я дала ему по морде, оделась и ушла». «Осип Цадкин? Он был влюблен в меня, мы часто с ним бывали на природе за городом. Он бегал за мной, читал стихи, гонялся за бабочками». «Сутин? Бедняга! Я отвозила его в Парижский госпиталь, тайком, пряча от немцев. Он ведь был евреем!»
Мы сидели вокруг нее с открытыми ртами и вытаращенными зенками. Кумиры кумирами, но это не самое главное, чем она нас заинтриговала и поразила. Что нас покорило и восхитило окончательно и бесповоротно — это то, что Дина была — героиней! Да, да, настоящей героиней времен немецкой оккупации любимой нами Франции. Активной и боевой участницей Сопротивления, попавшей в застенки гестапо, подвергнутой чудовищным пыткам и чудом оставшейся в живых.
Чего только стоили ее рассказы о том, как ее, раздетую донага, гестаповские изверги запихивали по пояс в чан с водой и пытали электрическими проводами. Картинным жестом она обнажала плечо, на котором виднелись несколько пятен. «Вот это осталось на память о фашистах», — горестно произносила она. И мы, изрядно принявшие на грудь дорогих заграничных напитков, которые она закупала в недоступных советским людям «Березках», подвывая от восторга, лезли целовать ей это самое плечико, руки, ноги. Целовать ей — героине.
Она-то знала, что мы, дети военных лет, сыновья офицеров и солдат, сражавшихся с тем самым фашизмом, поймем и оценим ее, пожалуй, как никто.
Еще бы не смотреть на Дину горящим взором, после того как она в красках описала побег из гестаповского ада — тюрьмы, расположенной в старинном замковом строении, окруженном высоченной каменной стеной, на окнах которой были толстенные решетки, наверное, еще помнившие рыцарей-крестоносцев. Но разве можно было бы предотвратить Динин побег, ее освобождение, если бы за этим не стояли такие люди, как Пабло Пикассо, Аристид Майоль, с боевыми товарищами из партизанского подполья?!!
Были подпилены решетки, связаны из разорванных простыней длиннющие веревки, по которым и спустилась в темноте ночи бесстрашная Дина. Веревки не хватило… Но упала она в объятья боевых друзей и осталась жива. И это не всё! На следующую ночь Дина была вновь под стенами покинутой ею тюрьмы, на сей раз без друзей, без Пабло, а только с гитарой. И всю ночь она пела песни Сопротивления на французском языке тем оставшимся заключенным, которые слушали ее за решетками окон и которые после каждой песни громко кричали ей: «Браво, Дина!!!»
И только на рассвете она покинула своих узников-друзей. И в завершение этой умопомрачительной истории эта чудо-женщина брала гитару и начинала красиво поставленным, низким грудным голосом петь цыганские романсы, искусно подыгрывая себе на гитаре. И выясняется еще одна подробность ее фантастической биографии. Оказывается, что она много лет пела в хоре наших любимых цыган вместе с Владимиром Поляковым, Алешей и Валей Дмитриевичами! Да, это было ошеломляющее явление Дины Верни в Советской России!
В газете «Советская культура» Наталья Кончаловская, вдова известнейшего художника Кончаловского, мать двух талантливейших режиссеров Никиты Михалкова и Андрона Кончаловского, печатает статью о Дине Верни, которая называется «Музы Майоля». В этой статье интервью Дины Верни с душераздирающей историей об отце Дины — Якове Верном — талантливейшем одесском пианисте, который вступил в войска Народного фронта добровольцем, но…
«Потом фашисты напали на след Дины Верни и схватили ее и отца. Яков Верный (…) был сожжен в печах лагеря Аушвица, а Дина была заключена в тюрьму Френ».
И после этой статьи Дина Верни стала известна по всему Советскому Союзу. Надо напомнить, что жители СССР были начисто лишены информации из мира Запада. Посещение загрангосударств было для нас недоступно, общение с иностранцами чревато крупными неприятностями.
И как бы нам ни хотелось узнать побольше о нашей героине — Дине и ее окружении, кроме рассказа ее самой и статьи Натальи Кончаловской никаких других источников информации не было и не предвиделось еще долгие и долгие годы.
Но вот я, изгнанный из СССР художник-нонконформист, прохожу проверку DST, секретной полиции по борьбе со шпионажем, вел ее офицер Пьер Левержуа. Через полтора года было выяснено, что агентом КГБ я не являюсь, и за эти полтора года общения мы с Пьером Левержуа стали приятелями. Я оформил обложку его книги воспоминаний, присутствовал на церемониях по случаю выхода этой книги, а он не пропускал ни одного моего вернисажа. И вот однажды, сидя у меня на кухне за стаканом чая, он завел разговор о Дине Верни.
Его немного удивляло чересчур восторженное отношение многих русских деятелей культуры к этой парижской галерейщице. Надо сказать, что он был лично знаком с Диной и часто бывал в ее поместье, и, разумеется, по долгу службы прекрасно был знаком с ее биографией. Я стал с жаром описывать подвиги этой удивительной женщины, опираясь естественно на поведанные ею нам истории о борьбе с фашизмом, аресте, пытках, побеге, не забыв упомянуть и о ее погибшем отце Якове Верни.
Реакция офицера секретной полиции Пьера Левержуа была неожиданной. В конце моего повествования он — расхохотался. А потом, видя мое недоумение, объяснил причину смеха. Дело в том, что господина Верни он встречает, живого и невредимого, каждый день, поскольку он его сосед, живущий в доме напротив. Зовут его не Яков, а Саша, и господин Верни не является отцом Дины — пианистом Яковом Верным, а пребывает в статусе бывшего мужа Дины Верни (в девичестве носившей фамилию Айбиндер). Да, действительно, ее отец Яков Айбиндер был сожжен в немецком концлагере, как миллионы других евреев. Но в Сопротивлении он не участвовал, иначе после «допросов с пристрастием» его скорее всего бы расстреляли или повесили.
Разумеется, никаким пыткам молодая Дина Верни не подвергалась. Что же касается ее участия в Сопротивлении, то навряд ли ее, задержанную как еврейку во время облавы, отпустили бы на волю, несмотря на ходатайство за нее Аристида Майоля. А фотография смеющейся Дины Верни на балконе немецкой службы пропаганды с эсэсовским офицером ставит всё на свои места.
